Нарративные стратегии как свидетельство возможного контакта: тазовский селькупский и нганасанский
Нарративные стратегии как свидетельство возможного контакта: тазовский селькупский и нганасанский
Аннотация
Код статьи
S0373658X0004899-7-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Урманчиева Анна Юрьевна 
Аффилиация: Институт лингвистических исследований РАН
Адрес: Российская Федерация, Санкт-Петербург
Выпуск
Страницы
84-100
Аннотация

В данной статье на материале фольклорных текстов рассматриваются нарративные стратегии самого северного, среднетазовского говора селькупского языка в сопоставлении с нарративными стратегиями территориально близких идиомов. Показано, что в среднетазовском представлены нарративные стратегии, изоморфные нганасанским, что отличает его не только от центральных и южных диалектов селькупского, но даже и от представляющего более южную часть северного диалектного ареала верхнетазовского говора. При этом в двух указанных идиомах наблюдается редкое троичное противопоставление нарративных стратегий, построенных на использовании различных глагольных форм, скоррелированное с противопоставлением трех жанров — а) персональных нарративов, б) исторических и семейных преданий и в) сказок. Редкость такой модели говорит в пользу контактного, а не независимого ее возникновения в нганасанском и крайнесеверном селькупском (при отсутствии современных контактов между ними).

Ключевые слова
селькупский, нганасанский, диалектология, языковые контакты, нарративные стратегии
Источник финансирования
Исследование выполнено в рамках проекта РФФИ «Нарративные стратегии в селькупских и хантыйских диалектах» № 17-04-00570-ОГН.
Классификатор
Получено
24.06.2019
Дата публикации
24.06.2019
Всего подписок
89
Всего просмотров
728
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf
1

Введение

2 Селькупский язык представляет собой совокупность диалектов, разделившихся на две изолированных группы: в результате миграции группы селькупов в XVII–XVIII вв. со Средней Оби (с ее правого притока Тыма) в бассейн реки Таз и далее — на реку Турухан сформировалась отдельная территориальная группа северных селькупов. Ареал распространения северных селькупских говоров оказался отделен от основного диалектного массива территориями, на которых проживают ваховские ханты, а также (на Елогуе) кеты. На современной этнической карте Западной Сибири северными соседями тазовских селькупов стали северные самодийцы — тундровые ненцы и лесные энцы (последних север- ные селькупы вытеснили к северу, заняв их исконные территории), западными — лесные ненцы. Тем самым, тазовские селькупы в последние 300–350 лет были отрезаны от основной группы селькупов, «которая на протяжении более чем полутора тысячелетий сохраняла свой исходный хабитат в бассейне Средней Оби и ее притоков. … Устойчивые связи и жизнь в сходных природных условиях сформировали значительное сходство хозяйственных и культурных традиций трех соседних народов — ханты, селькупов и енисейских кетов. Не случайно все они были известны многим другим народам под одним общим названием (тюрк. ištäk, русск. остяк, нен. χăbi, эн. bago, эвенк. ǯandri)» [Хелимский 1996/2000: 30–31]. Результаты исследования, представленные в данной статье, показывают, что северные селькупы покинули не только этот традиционный хабитат, но и, возможно, «остяцкий» историко-культурный и лингвистический ареал, в результате чего сформировалась новая контактная зона, в которой северные диалекты селькупского контактировали с северносамодийскими языками.
3 Возможно, некоторые черты северных селькупских диалектов обусловлены этой новой ситуацией языкового контакта. В частности, северные селькупы вошли в «эвиденциальный пояс», протянувшийся от находящихся на периферии остяцкого ареала северных хантыйских диалектов на западе до юкагирского языка на востоке. Напротив, в идиомах остяцкого ареала — кетском, юго-восточных диалектах хантыйского и южных и центральных диалектах селькупского — грамматическое выражение эвиденциальных значений отсутствует. Таким образом, вполне обоснованно говорить о перемещении северных селькупов в ту лингвистическую зону, где доминирующим оказывается северносамодийский языковой тип, и о возможном влиянии этого типа на северноселькупские идиомы.
4 У читателя может возникнуть вопрос о том, почему для сопоставления с северноселькупскими идиомами из северносамодийских языков был выбран именно географически наиболее удаленный от него нганасанский. Действительно, непосредственно соседствуют с селькупами лесные ненцы, известно также, что селькупы сместили с исконных территорий лесных энцев. Что касается нганасан, сейчас непосредственный контакт тазовских и туруханских селькупов с нганасанами, занимающими крайнее северо-восточное положение в ареале распространения самодийских языков, отсутствует; нет достоверных сведений и о существовании такого контакта в прошлом. Тем не менее, этническая и лингвистическая карта Западной Сибири в последние несколько веков претерпела достаточно существенные изменения, и нельзя игнорировать лингвистические указания на возможность такого контакта. Так, в сфере нарративных стратегий селькупская система оказывается изоморфной именно и только нганасанской — в частности, из-за того, что эта система построена на противопоставлении инферентивных и репортативных форм, которое представлено в этих двух идиомах, но отсутствует в обоих ненецких языках, а также в энецком (и тундровом, и лесном). В статье также будут приведены некоторые этнографические данные, поддерживающие гипотезу о существовании нганасанско-селькупской контактной зоны.
5 Вероятно, в эту контактную зону входил прежде всего крайнесеверный, среднетазовский говор селькупского. С одной стороны, именно он демонстрирует полное тождество с нганасанским в сфере организации нарратива; с другой стороны, в статье показано, что среднетазовские нарративные стратегии отличаются не только от стратегий, представленных в центральноселькупском и южноселькупском ареале, но и от нарративных стратегий верхнетазовского селькупского — другого северного говора, занимающего более южное положение.
6 Наконец, если среднетазовский селькупский и нганасанский демонстрируют полный изоморфизм, есть ряд неполных сходств этих идиомов с двумя соседними идиомами: лесным энецким и крайневосточным говором (с. Корлики) самого восточного, ваховского диалекта хантыйского языка.
7 Статья построена следующим образом. В первом разделе охарактеризованы те эвиденциальные формы нганасанского, которые имеют определенные дискурсивные функции; во втором разделе рассматриваются эвиденциальные формы тазовского селькупского; в третьем разделе обсуждаются нарративные стратегии нганасанского, в четвертом — нарративные стратегии среднетазовского селькупского. В пятом разделе нарративные стратегии нганасанского и среднетазовского селькупского сопоставляются с нарративными стратегиями территориально близких идиомов и делаются выводы на основании рассмотренного лингвистического материала с привлечением этнографических данных.
8

1. Эвиденциальные формы нганасанского

9

Система эвиденциальных форм с максимальным количеством противопоставлений представлена среди северносамодийских в нганасанском, см. [Гусев 2007]. Для нашего исследования существенны две формы: репортатив (представленный в нганасанском как отдельная форма, в отличие от ненецкого и энецкого) и инферентив.

10 Инферентив. В нганасанском, как и во всех самодийских языках, представлена форма, использующаяся для описания ситуации, свидетелем которой говорящий не был и о которой он судит по наблюдаемому результату или же по каким-то иным, более косвенным «следам» ситуации:
11

(1) təniδə ni   śeri-ʾʾə-   ńili-mi-n-ti bəjməni ńili-ti-

потом жена[Acc.Sg]  взять-Perf-s3  жить-VNIpf-Gen-3 во.время жить-Praes-s3

manuo-d'əə-gəl'i.  ńemi-n-ti  ŋuod’a buo-ʾʾmuo-d’əə

прежний-PraetN-Carit  мать-Gen-3  небо сказать-VNPfv-PraetN

d'indil'i-hiaδi-ndəʾʾ bəntuo ŋuo-ntə.

услышать-Infer-r3 верхний небо-Lat

‘Потом он взял жену и всю жизнь прожил без происшествий. Похоже, Бог на небе услышал обращенные к нему прежние слова его матери ’ [Katzschmann 2008: 64]1.

1. При цитировании примеров из разных источников сохраняется транскрипция и (при наличии) глоссы оригинала.
12 Инферентив употребляется также в значении адмиратива, ср. следующие примеры, где сама ситуация является засвидетельствованной и говорящий делает утверждение об обнаружении некоторых дополнительных обстоятельств этой ситуации, которые были ему изначально неизвестны; так, в (2) говорящие не сразу обнаруживают, что земля, на которой они расположились стойбищем, не пригодна для выпаса оленей, а в (3) — говорящий узнает, что отданный ему аргиш (санный поезд) был отдан лишь притворно. В силу засвидетельствованности ситуации очевидно, что показатель инферентива в данном случае не имеет значения косвенной эвиденциальности, а передает значение адмиратива.
13

(2) Ӈуəи-кəличе   дюӈхə-гали  дяӈгуй-чуə  сату-раа  моу-нтə

один-Emph  дерн-Carit  не.быть-PtPraes[Gen]  глина-Lim[Gen]  земля-La

малə-бата-нуʾʾ.

встать.стойбищем-Infer-r1Pl

‘Мы встали стойбищем на совершенно лишенной дерна, сплошь глинистой земле’ [из собрания нганасанских текстов В. Ю. Гусева и М. М. Брыкиной].

14

(3) Тəті  толыə  ӈанаʾʾса,  деӈгəбту-гуй-ляа-дя  мыəʒə-тə-мə

Тот  вор  человек  обмануть-Dur-Lim-VAinf  аргиш-Dest[Acc]-1

тəту-бату-,  мыəʒə-мə  хиəратə толы-диə-деə.

отдать-Infer-s3  аргиш[Acc]-1  в.противоположном.направлении украсть-PtPraet-PraetN

‘Он вор, он, видать, лишь для обмана отдал мне аргиш, [а потом] он мой аргиш обратно выкрал’ [из собрания нганасанских текстов В. Ю. Гусева и М. М. Брыкиной].

15

В случае перфективных глаголов, как в (2)–(3), образование адмиративного значения фактически можно интерпретировать как смещение сферы действия инферентивного показателя с предиката на его зависимые. В то же время, с имперфективными глаголами адмиративное значение реализуется «в чистом виде»2:

2. См. приложение
16

(4) Сюнəʒы-ʾʾ  ма-тіʾʾ чуӱ-тӱ-ндə-ту,  əуʾʾ,  манакӱʾʾ

Сюназы-[Gen]Pl  чум-Lat.Pl дойти-VNTempI-Lat-3 Excl как.раз

кӱʒиа-тə-хуаʒу-əуʾʾ!

проснуться-Np-Infer-s3Pl-Excl

‘{Уйдя, повествование добралось до тех прежних чумов тех Сюназы.} Когда оно до чумов Сюназы добралось, о, те только просыпались!’ [из собрания нганасанских текстов В. Ю. Гусева и М. М. Брыкиной].

17

Еще одна нганасанская эвиденциальная форма, которая имеет определенные дискурсивные функции — репортатив (в ненецком и энецком нет отдельной формы репортатива, и это значение выражается формой инферентива). Репортатив в нганасанском может выражаться как синтетически (суффикс –HAMHU3 в индикативе, -HA — в интеррогативе), так и аналитически — сочетанием той или иной индикативной формы с частицей ibahu, восходящей к репортативной форме бытийного глагола. Благодаря аналитическим формам парадигма репортатива оказывается в нганасанском достаточно разветвленной; что касается семантики репортативных форм, она подробно описана в [Гусев 2007: 429–439], здесь приводится несколько иллюстраций:

3. Заглавными буквами обозначается морфонологическая запись.
18

(5) Ŋanasanə-Ɂ munu-ŋkə-ndu-Ɂ, nəɁ  i-bahu-m.

человек-Pl сказать-Iter-Praes-s3Pl шаман быть-Report-s1

‘Люди говорят, я шаман’ [Katzschmann 2008: 66].

19

(6) Tənini ləŋhory ŋaŋu-tuo nily-ty i-bahu

там желудок говорить-PtPraes-Pl жить-Praes-s3Pl быть-Report-s3Pl

‘Говорят, там живут люди, рты у которых на животе’.

20

(7) Əməniə, təti tiŋ təniɁa siəδi-tiə,

тот этот ты[Acc] так третировать-PtPraes

kasai-δə i-bahu kotu-ru-Ɂ.

почти-Perf-r3 быть-Report убить-Pass-Conn

‘Говорят, того, кто тебя третировал, едва не убили’.

21

(8) bənsə-muɁ kuoɁ-sutə-muɁ i-bahu.

весь-1Pумереть-Fut-s1Pl  быть-Report

‘{Я слышал голос из-под земли, он сказал, будто} мы все умрем’ [Katzschmann 2008: 80].

22

2. Эвиденциальные формы тазовского селькупского

23 Эвиденциальная система тазовского селькупского описана в [ОчСЯ 1980], более подробно и с определенной реинтерпретацией — в [Урманчиева 2014; 2015]. В связи с темой данной статьи важно иметь представление о способах выражения инферентивного и репортативного значений. Инферентив оформляется суффиксом -mpy:
24

(9) Sɔlpa-p qättɔl-ny-ty ıjala

спичка-Acc чиркнуть-Aor-o3 ребенок

qontal-ɛ-mpa-⌀ mɔta-n ɔq-qyn.

уснуть-Intens-Infer-s3 дверь-Gen рот-Loc

‘Спичкой чиркнул <и увидел> : ребенок уснул в дверях’ [ОчСЯ 1993: 9–10].

25

(10) Ӄакло-ӄын-ты тӱ-ӈө-тын — монты мыта кӧт ӄум-ыт муны

нарты-Ill-3 подойти-Aor-s/o3Pl глядь мол десять человек-Gen палец

иппөтын Селчи Паныщ Ира-нык-ты ӄуп имал-лӓ

лежать-Aor-s/o3Pl семь коса старик-Lat-3 человек свататься-Cvb

тӱ-мпө-тын, на ынты-п амнал лосы-л ӄопты-н нющи-н иннӓ

прийти-Infer-s/o3 вот лук-Acc тощий черт-Lat-3 бык-Gen хозяин-Gen вверх

чап вəчи-мпө-тын, альчі-мпа-⌀ ыллӓ, на ӄумы тын муны-п

лишь поднять-Infer-s/o3 упал-Infer-s3 вниз тот человек.Coll тот палец-Acc

мунтык на тө пачал-па-т.

весь вот прочь отрубить-Infer-o3

‘К нартам пришли — десять человеческих пальцев лежат. <Видно,> к Старику с Семью Косами десять человек свататься приходили, этот лук Тощего Быка Хозяина лишь подняли — вниз упал, этих людей всех пальцы отрубил’ [Прокофьев рук., фонд 6, опись 1, ед. хр. 15].

26 В значении репортатива используется форма с суффиксом -nty (этот показатель с широкой эвиденциальной семантикой, называемый в [ОчСЯ 1980] латентивом, имеет также другие значения из сферы косвенной эвиденциальности: презумптивное, аудитивное и эндофорическое), ср. пример (11) с имперфективным глаголом, где данная форма имеет значение презенса репортатива, и пример (12), где эта же форма от перфективного глагола имеет значение претерита репортатива.
27

(11) Apa-my mompa qṻty-nty-⌀.

отец-1 мол болеть-Latent-s3

‘Мой отец, говорят, болен’ [ОчСЯ 1980].

28

(12) Төптыль челы нильчіль əты тӱ-нты- өмтӓль1 қон2 мықыт

следующий день такой весть прийти-Latent-s3 царь1,2 у

момпа коччи пэлӓ-ль тамтыр-ты щӱньни-нты-.

мол много половина-Attr род-3 уменьшиться-Latent-s3

‘На следующий день такая весть пришла: у царя людей чуть не вполовину меньше стало’ [Прокофьев рук., фонд 6, опись 1, ед. хр. 18.].

29

3. Эвиденциальные формы в организации нарратива: нганасанский

30 В нганасанском интродуктивные фрагменты фольклорных нарративов оформляются особым образом: глаголы оформляются показателем инферентива либо репортатива. При переходе к событиям основной сюжетной линии формы косвенной эвиденциальности в рамках данной нарративной стратегии сменяются основной индикативной формой: перфектом для перфективных глаголов и презенсом для имперфективных. Ниже приводятся примеры употребления инферентива в интродуктивной функции:
31

(13) Hüns’əərənu bənsə mou bıʾʾ i-huaδu-.

давно весь земля вода быть-Infer-s3

kuo hirit’ə-küo-ni bi-ti niməʾʾkü siŋi-ʾʾə-.

какой высота-Emph-LocAdv вода-3 немного спасть-Perf-s3

biδə kunsi-δə kojkə mou ŋətumi-ʾʾə-.

вода.Gen внутри-ElAdv шайтан земля появиться-Perf-s3

‘Когда-то вся земля была водой. Через некоторое время вода немного отступила. Из воды появилась земля Койкэ моу’ [Katzschmann 2008: 58].

32 В следующем примере интродукция устроена несколько иначе: общие обстоятельства описываются формой прошедшего времени, а форма инферентива выступает в тех предложениях, где вводится главный герой и его обстоятельства:
33

(14) Hüns’əərəənu bənsə mou sir i-s’üo-. notə-ʾʾ daŋguj-s’üo-ʾʾ,

давно весь земля лед быть-Praet-s3. трава-Pl не.иметься-Praet-s3Pl

huaa-ʾʾ  d’aŋguj-s’üo-ʾʾ,  taa-ʾʾ təbtə  d’aŋguj-s’üo-ʾʾ.

дерево-Pl  не.иметься-Praet-s3Pl  олень-Pl тоже  не.иметься-Praet-3Pl

kunit’ə-küo mou-ntənu nəndi-hiati-⌀ sirəδə maʾʾ.

какой-Emph земля-Loc сидеть-Infer-s3 ледяной чум

təndə ma-tənu ŋanasa nili-biati-. sıti nim-ti sirəδə ŋuo.

этот чум-Loc человек жить-Infer-s3 его имя-3 ледяной бог

nembiti-ʾʾia-giali i-huaδu-, n’üo-giali,

жена-Augm-Carit быть-Infer-s3 ребенок-Carit

i-huaδu-⌀ taa-gial’i i-huaδu-⌀ ban-tu təbtə d’aŋku.

быть-Infer-s3 олень-Carit быть-Infer-s3 собака-3 даже нет

təti ŋanasa sin’əru-ʾʾo-⌀: təniʾʾia nili-biʾʾ bahia.

тот человек подумать-Perf-s3 так жить-VACond плохо

‘Когда-то вся земля была покрыта льдом. Не было травы, не было деревьев, и оленей тоже не было. В каком-то одном месте стоял ледяной чум. В этом чуме жил человек. Имя его — Ледяной Бог. Он был неженатым, был бездетным, был безоленным, даже собаки у него не было. Этот человек подумал: «Так жить плохо»’ [Katzschmann 2008: 56].

34 Наконец, в следующем примере инферентивная форма используется не для введения персонажей (в этих предложениях употребляется форма прошедшего времени), а для описания «предыстории» — нескольких событий, предшествующих основному сюжету:
35

(15) Ŋuʾʾoj na iniaʾʾaku-ti nanu büü-jüü-δə ketaʾʾa-ja basahuan-sa

один нганасан жена-Gen.Sg.3 с уйти-Praet-r3 PN-Lat охотиться-VAInf

babi-ʾʾia. matə-m-ti me-siə-gɛj bıδə bərə. naa

дикий-Augm чум-Acc-3Du сделать-Praet-s3Du вода.Gen берег нганасан

bii-ʾʾia-ə basuδa-ja. dali bəj-məni babi-j

отправиться-Perf-r3 охота-Lat день.Gen протяженность-Prol дикий-Acc.Pl

tan’ər-siə-. təndə huo1 hüotiʾʾ2 dotür-ü-⌀ basuδa-ja. iniaʾʾa-ku-ti

преcледовать-Praet-s3 потом все.время1,2 ходить-Praes-s3 охота-Lat жена-Dim-3

ŋonə-ntu ma-tənu i-huaδu-. munukə-huatu-⌀ bojkuo-tuia: <...>

сам-3 чум-Loc быть-Infer-s3 говорить-Iter-Infer-s3 муж-Lat

‘Один нганасан отправился с (молодой) женой на Хету, чтобы охотиться на диких. Они поставили чум на берегу реки. Нганасан отправился на охоту. Целый день он преследовал диких. Потом он все время уходил на охоту. Его жена была одна в чуме. Она говорила своему мужу <...>: ’ [Katzschmann 2008: 154].

36 Как уже было сказано, репортатив в нганасанском может встречаться в интродуктивных фрагментах аналогично инферентиву:
37

(16) Ŋuʾʾoδuʾʾ ŋanasanə-ʾʾ kotu-do-ʾʾ ibahu kəukia muŋku-tini.

однажды человек-Pl убить-Praet-s3Pl Report лось лес-LocPl

Kubu-m-tu ńiʾʾə-ʾʾ.

шкура-Acc-3 снять.Perf-s3Pl

‘Однажды люди убили в лесу лося. Они освежевали его’ [Katzschmann 2008: 58].

38 В отличие от инферентива, репортатив может использоваться и в рамках другой нарративной стратегии — не только в интродуктивных фрагментах, но и на протяжении всего нарратива, ниже приводится фрагмент такого текста:
39

(17) 1. Хӱнсерəəну тəтi мануə моу мантəбӱˀə чухуəдеə əку ибаху сюксиˀ тəихуамбуˀ. 2. Тəтi ӈуˀəиˀ ны тах. дюкуˀə ибаху маӡучу. 3. Тах. /// сюксе маӡəй ӈəӡиˀə ибаху. 4. Сӱӱси ибаху ӈануə нимтi. 5. Тəнi тах. матiˀ чуӱдя, тəнi тах. ӈəмсачуӈ хииˀəˀ ибаху, ӈəмəˀкəндəˀкəса норичуӈ хуануˀə бəньдеˀ чуӱтəнду. 6. Тəндичи тах. чунӱрəӈхуаӈхуˀ. 7. тəндыче тах. дюбытəбиахы бəндi. 8. Тəтi бəйкамəсючӱ тəнiˀиариаиˀ хӱӱгаˀа ибаху хӱӱхуаӈху 9. Сыты ӈəмуркəбаху. 10. Ӈанудетə сяхыгӱəˀ сяхы ӈəмсатуˀ, бабиˀ сябыˀəку, маарааˀ. 11. Тах. кунтудя каӈкəгӱə хиимтəбыˀə əку. 12. Таанiə кəитəə ситi ны ибахуəу, куəдюму. 13. Тə хииньдя тах. хисилегəбиаӈхытi. 14. Бəнсəгəй нятi дя хидиси, хидикəбиахыˀ. 15. Тəгəтə мəкидя себситiлекəбиахиндi.

‘1. Давно, когда земля только появилась, чукчи, говорят, были. 2. Одна женщина потеряла, говорят, свое стойбище. 3. Увидела чумы чукчей. 4. Сююси их настоящее имя. 5. Дошла она до чумов, там у них мясо варится, собираясь есть, каждому поставили миски. 6. Эту всю еду они нюхают. 7. Все они выкидывают на улицу. 8. Она вздохнула, такой тяжелый (вонючий) запах идетвоняет. 9. Она кушает. 10. Мясо-то настоящее мясо, наверное, диких мясо всякое. 11. Когда стемнело, они уснули, наверное. 12. На той стороне двое, женщина и мужчина. 13. Ночью они смеются. 14. Смеются между собой. 15. После (того, как засмеются), плюются назад [Из собрания нганасанских текстов В. Ю. Гусева и М. М. Брыкиной, текст записан Ж.-Л. Ламбером от Д. Мирных, расшифрован В. Ю. Гусевым].

40

4. Эвиденциальные формы в организации нарратива: тазовский селькупский

41 Теперь перейдем к рассмотрению северного селькупского материала. Северный селькупский представлен четырьмя говорами, ср. [Казакевич 2005: 122] (приводится карта из [Мифология 2004: 16]):
42

Карта 1. Распространение северных селькупских диалектов: 1 — среднетазовский, 2 — верхнетазовский, 3 — верхнетолькинский, 4 — баишенский.

43 С точки зрения организации нарратива в среднетазовском селькупском нас будут интересовать два показателя: инферентивный показатель -mpy и показатель -mmynty. Этот второй показатель является составным, первая его часть (mmy < mpy) представляет собой инферентивную морфему, вторая (nty) — латентивную. Этот показатель не имеет собственно эвиденциальных значений, у него представлены только определенные дискурсивные функции. Учитывая, что а) дискурсивные употребления этого показателя полностью параллельны дискурсивным употреблениям репортатива в нганасанском и б) репортативное значение в селькупском, как было показано выше, передается латентивным показателем, представленным и в составе рассматриваемого показателя -mmynty, я предлагаю обозначить форму с показателем -mmynty как нарративный репортатив.
44 Среднетазовский говор демонстрирует набор из двух нарративных стратегий, полностью изоморфный нганасанскому. В рамках первой в интродуктивном фрагменте используется инферентив (для введения персонажа и его обстоятельств (18) или для рассказа предыстории (19)) либо нарративный репортатив (20); при переходе к событиям основной сюжетной линии начинает использоваться основная индикативная форма — аорист (имеющая значение претерита у перфективных глаголов и значение презенса у имперфективных).
45

(18) Ukkyr ira  ily-mpa-⌀ pɛly-kɔlyk.

один старик  жить-Infer-s3 товарищ-Carit

Ni ıja-ty,  n’i ima-ty — n’i kuty-ty  cäŋŋy-mpa-.

ни ребенок-3  ни старуха-3 ни кто-3  не.иметься-Infer-s3

Ukkyr pɔr pōqyny  mɔtty  qorqy šēr-na-.

один раз снаружи чум-Lat медведь войти-Aor-s3

‘Один старик жил одиноко. Ни ребенка, ни жены — никого у него не было. Однажды к нему вошел медведь’ [ОчСЯ 1993: Т17].

46

(19) Уккыр тəмқум. Уккыр ия-ты. Ай уккыр нӓля-ты.

один купец один сын-3 еще один дочь-3

Өмтӓль1 қок2 ия-м-ты əтты-мбы-лӓ вəры-мба-т.

царь1,2 сын-Acc-3 спрятать-Dur-Cvb держать-Infer-o3

Ныны щітты1 чӓңкы2 ситтысарыль3 по-т эсы-мба-.

потом восемнадцать1,2,3 год-Pl стать-Infer-s3

Нөты  понӓ ӱты-мба-тӨмтыль1 қо-т2  ия-ты  понӓ танны-мба-

Впредь  наружу пустить-Infer-o3 царь1,2-Gen  сын-3  наружу выйти-Infer-s3

На челы моры куттар-ба-Қəтты  мунтык  коралты-мба-т.

этот день целиком бегать-Infer-s3 город  весь  обойти-Infer-o3

Ныны щиттынтӓль  əсы-нты-нык отец-3-Ill нильчік кəты-ңы-т: <…>

потом вторично  так   сказать-Aor-o3

‘Один купец. Один сын у него. И одна дочь. Царь сына своего пряча держал. Потом восемнадцать лет (его) стало. Впредь на улицу пустил. Царя сын на улицу вышел. Этот день целиком бегал. Город весь обошел. Потом опять отцу своему так говорит:<...>’ [Прокофьев (рук.): фонд 6, опись 1, ед. хр. 18].

47

(20) Ica-kycyka  imyl'a-syqäj  ily-mmyntɔ-j.

PN-Dim  бабушка-Comit жить-NarrRep-s3Du

Ica ukkyr contō-t qən-na-⌀ sūryl'-l'ä. PN

один время-Loc пойти-Aor-s3 охотиться-Cvb

‘Ича с бабушкой жил. Однажды Ича охотиться пошел’ [ОчСЯ 1993: 13].

48 В 1970-е годы в Красноселькупе Е. А. Хелимским было записано историческое предание о военных столкновениях селькупов с ненцами, и нарратив в данном случае выдержан с использованием второй нарративной стратегии, в рамках которой нарративный репортатив употребляется на протяжении всего текста (21).
49

(21) 1. Nyny konnä na tannymmynty. 2. Ukkyr qälyk karrän na qalymmynty, qural qälyk karrän na qalymmynty. 3. ɔmy qälyt konnä na tannymmyntɔtyt. 4. Ira cul mɔtqynty na šērpynty. 5. Qältyt pōqyn ɛptäqyt ämnäıntysä mɔtyn ylyp nutysä na tɔqqymmyntɔ- tyt, nyny tösä tɔqqympaty, nyny ürsä qamnympaty, nyny aj nutysä na tɔqqymmyntyty. 6. Nyny qälytym mɔtty ṻtylä, kunnɛr apsy qajty ɛsa muntyk karrä na tottymmyntyty. 7. Nyny ira na apstyqolammyntyty, na amyrqolammyntɔtyt qälyt. 8. Nyny onty mɔtqyt qalympa, šitty ämnämty n’ɛnnäl okoškanty na ṻtymmyntyty, šitty ämnämty pōqyl pɛlälmɔta pūtylty, šitty ämnämty innä šōŋal pɔrynty ṻtymmyntyty. 9. Sēpylaŋ na amyrpyn- tɔtyt, sēpylaŋ na ɔmnymmyntɔtyt qälyn. 10. Nyny ira ämnäıqynty laŋkalmynty: Tüsä cüŋylyt mɔtty!”

1. Потом на берег он вышел. 2. Один ненец внизу остался, хромой ненец внизу остался. 3. Остальные ненцы на берег вышли. 4. Старик в свою землянку вошел. 5. Пока ненцы на улице были, (он) со своими снохами пол сеном застелил, потом берестой застелил, потом жиром залил, потом опять сеном застелил. 6. Потом, ненцев в дом впустив, сколько еды, что у него было, (= сколько было у него еды), все на огонь (вариться) поставил. 7. Потом старик стал кормить, стали есть ненцы. 8. Потом сам в доме остался, двух снох к переднему окну отправил, двух снох в наружные сени, двух снох вверх к дымовому отверстию чувала отправил. 9. Достаточно покушали, достаточно посидели ненцы. 10. Потом старик своим снохам крикнул: «Огнем бросьте в дом!» [ОчСЯ 1993: Т20].

50

Как можно видеть, употребления в селькупских фольклорных нарративах показателя -mmynty, обозначенного здесь как нарративный репортатив, идентичны употреблению репортативного показателя в нганасанских нарративах:

— он употребляется в интродуктивных фрагментах — как и в нганасанском, не со- ставляя контраста с формой инферентива;

— он может употребляется на протяжении всего повествования.

51

Более обширный нганасанский материал позволяет указать на жанровое противопоставление, с одной стороны, инферентивно-аористной и репортативно-аористной, с другой — репортативной стратегии. Репортативная стратегия употребляется в текстах, которые можно определить как истории, являющиеся достоянием социума, к которому принадлежит говорящий, но повествующие о событиях, которым он сам не был свидетелем: это семейные либо исторические предания или же истории о членах данного социума, известные ему с чужих слов. Инферентивно-аористная и репортативно-аористная стратегии используются в фольклорных нарративах — мифах и сказках4. Приведенные в этом разделе селькупские данные также не противоречат этому распределению.

4. В нганасанском в зачине любого из перечисленных текстов — исторического предания, мифа или сказки — может использоваться также претерит; на фоне сопоставления с нарративными стратегиями данного ареала использование претерита в данной функции выглядит собственно нганасанской инновацией.
52 5. Сопоставление среднетазовских и нганасанских данных с генетически / ареально близкими языками
53 Таким образом, мы видим изоморфизм нарративных стратегий среднетазовского селькупского и нганасанского. Чтобы считать этот изоморфизм релевантным указанием на возможность контакта этих двух идиомов, надо представлять себе, какие нарративные стратегии используются при рассказе фольклорных текстов а) в других идиомах данного региона и б) в генетически наиболее близких идиомах.
54 Хотя, как мы видели, в нганасанском и тазовском селькупском нет отчетливого противопоставления двух нарративных стратегий — с инферентивом в интродуктивном фрагменте и с репортативом в интродуктивном фрагменте, — с точки зрения сопоставления с данными других языков удобнее говорить о трех нарративных стратегиях: инферентивно-аористной, репортативно-аористной и репортативной (в рассмотрение для полноты картины включена также претеритально-аористная стратегия).
55 В тундровом ненецком инферентив и репортатив передаются единственной формой, восходящей к перфективному причастию. Соответственно, естественно предполагать, что первичным значением полифункциональной формы косвенной эвиденциальности был инферентив. В коллекции таймырских ненецких фольклорных текстов, как и в фольклорных текстах на других локальных вариантах [ЭПН; Терещенко 1990], представлена единственная нарративная стратегия — инферентивно-аористная.
56 В тундровом энецком система аналогична тундровой ненецкой.
57 В лесном ненецком [Lehtisalo 1947] представлена та же полифункциональная форма косвенной эвиденциальности, что и в тундровом ненецком; она совмещает значения инферентива и репортатива. В фольклорных нарративах эта форма не имеет специальных дискурсивных функций: в интродуктивных фрагментах используется форма хабитуалиса, в основной части нарратива — аорист. При этом в одной из сказок, записанных Т. Лехтисало, хабитуалис является основной повествовательной формой.
58 В лесном энецком представлена та же полифункциональная форма косвенной эвиденциальности, что и в тундровом энецком и в обоих ненецких идиомах — полифункциональная форма с инферентивным и репортативным значением. В большинстве фольклорных текстов на лесном энецком используется инферентивно-аористная стратегия; тем не менее, в [Сорокина, Болина 2005] есть сказка, в которой эта форма косвенной эвиденциальности является основной повествовательной формой.
59 В баишенском говоре селькупского зафиксирована только аористно-инферентивная стратегия [Тучкова, Вагнер-Надь 2015: тексты 13, 28, 58; Siberian Lang: Легенда о селькупском богатыре, Сказка об одном селькупском старике, Пална, Ича и черт (березовая парка)].
60 На верхнетолькинском селькупском опубликован фольклорный текст в [Казакевич 2002], в нем представлена аористно-инферентивная стратегия.
61 Верхнетазовский селькупский [ОчСЯ 1993: тексты 6, 26, 27; Тучкова, Хелимский 2010: Приложение 3, текст 4; Siberian Lang: Лабаз]. Во всех этих текстах основной нарративной формой является инферентивная форма с показателем -mpy. О. А. Казакевич (устное сообщение) указала мне на то, что в ее коллекции есть мифологический текст, в котором представлена репортативная стратегия (показатель -mmynty используется на протяжении всего повествования); учитывая мобильность селькупов в пределах северного диалектного ареала, такое «взаимопроникновение» стратегий между говорами выглядит вполне естественным. Тем не менее, остается справедливым наблюдение относительно того, что аористно-инферентивная стратегия для верхнетазовского говора нехарактерна. Таким образом, наличие репортативной стратегии в данном говоре не делает набор представленных в нем нарративных стратегий изоморф- ным нганасанскому, как это имеет место в случае среднетазовского; примечательно также, что репортативно-аористной стратегии в доступных верхнетазовских материалах не зафиксировано.
62 Тымский диалект селькупского [Тучкова, Вагнер-Надь 2015: тексты 7, 26, 47] представляет центральный диалектный ареал5; именно с реки Тым мигрировала та группа селькупов, которая впоследствии стала основой обособившейся группы северных селькупов. В тымском основной повествовательной формой является форма инферентива на -mpy.
5. В других текстах из данного издания, представляющих центральный диалектный ареал, — текстах 16 и 24 на васюганском говоре и тексте 12 на ласкинском говоре — представлена та же нарративная стратегия, что и в тымском.
63 Суммируем эти данные в таблице 1.
64

Таблица 1. Нарративные стратегии среднетазовского селькупского, нганасанского и территориально близких идиомов

65 Таким образом, если предложенная интерпретация верна, в нганасанском и среднетазовском селькупском мы находим идентичный набор стратегий, использующихся в фольклорных нарративах, который при этом отличает их от всех территориально близких идиомов. Этот изоморфизм представляется еще более значимым в силу того, что он демонстрирует типологически редкую корреляцию нарративных стратегий с различными жанрами фольклора. Это наблюдение можно дополнить данными о нарративных стратегиях, использующихся в персональных нарративах — историях из жизни рассказчика. В северносамодийских языках в интродуктивных фрагментах таких нарративов не используются формы косвенной эвиденциальности (инферентив либо репортатив), характерные для фольклора. Интродукция в них содержит форму прямой засвидетельствованности — претерит. Так же обстоит дело и в селькупском — и в северных говорах, где эвиденциальность представлена в глагольной системе, и в центральных, где эвиденциальная система разрушена. Таким образом, с учетом этой третьей нарративной стратегии оказывается, что в нганасанском и среднетазовском селькупском представлено троичное противопоставление нарративных стратегий, коррелирующих с различными жанрами нарратива: персональный нарратив ~ миф / сказка ~ историческое предание. Имеет ли такое троичное противопоставление параллели в соседних языках? Оказывается, что оно представлено в самом восточном говоре восточного, ваховского диалекта хантыйского языка — говоре села Корлики (материалы текстов из [Терёшкин 1961] и из архива Н. И. Терёшкина). При этом оно отсутствует как в других говорах и диалектах селькупского, помимо среднетазовского (ср. данные по тымскому и верхнетазовскому в таблице 2), так и в других говорах ваховского хантыйского (ср. данные по говору с. Лабаз-Ёган в таблице 2, с. 96); не представлено оно и в северносамодийских языках, помимо нганасанского.
66 Данные таблицы 2 показывают следующее: само по себе тернарное противопоставление нарративных стратегий, скоррелированных с тремя жанрами нарратива, представлено в хантыйском говоре с. Корлики (необходимо отметить, что еще в XIX в. часть северной группы селькупов была расселена и в верховьях Ваха, и говор Корликов из всех восточнохантыйских находится ближе всего к данной зоне), нганасанском языке и среднетазовском говоре селькупского. Если все три нарративные стратегии нганасанского и среднетазовского селькупского полностью изоморфны с точки зрения того, какие именно формы используются для организации нарратива, в хантыйском говоре с. Корлики в нарративе используются другие средства, а именно различные формы претерита; существенное отличие от нганасанско-селькупских данных состоит в том, что в ваховском хантыйском нет эвиденциальности, и, соответственно, эвиденциальные формы не задействованы в организации нарратива.
67

Таблица 2. Наличие трех нарративных стратегий, скоррелированных с тремя жанрами нарративов

68

Тем не менее, мы имеем протянувшуюся с юга на север полосу, начинающуюся на юго-восточной периферии хантыйской диалектной зоны и заканчивающуюся нганасанским, в которой представлено тернарное противопоставление нарративных стратегий, скоррелированное с тремя жанрами нарратива. При этом нарративные стратегии хантыйского говора с. Корлики демонстрируют только функциональное соответствие нарративным стратегиям нганасанского и среднетазовского селькупского, тогда как среднетазовский и нганасанский обнаруживают, помимо этого, полный формальный изоморфизм6.

6. В целом эта система с тернарным противопоставлением нарративных стратегий выглядит скорее реликтом, так что не стоит удивляться тому, что эта полоса захватывает не все географически входящие в нее идиомы; как мы видели из таблицы 1, следы противопоставления трех нарративных стратегий есть также в верхнетазовском селькупском и лесном энецком, однако в них уже утрачено функциональное обоснование этой системы.
69 Как было показано в [Урманчиева 2018], эти лингвистические данные имеют некоторые этнографические корреляции. Приведу здесь еще раз соответствующий материал.
70 В [Ващенко, Долгих 1962] приводятся следующие сведения о нганасанских родах: «...происхождение родов Нгомде и Нгамтусо связано с историей формирования в пространстве между Тазом и Пясиной энецких племен. Про род Нгамтусо (Воронов) нганасаны нам прямо говорили, что он происходит из «тазовской стороны» и что они людей рода Нгамтусо не считают настоящими нганасанами» [Там же: 182].
71 Если исследования Б. О. Долгих позволяют сделать утверждение о возможности прихода с Таза части родов, вошедших в состав нганасан, этнографические исследования дают более определенную картину связи нганасанской материальной культуры с материальной культурой, представленной у кетов и селькупов. В соответствии с [ИЭАС 1961], нганасаны демонстрируют общность с селькупами в следующих областях: типы одежды (раздел написан Н. Ф. Прытковой, карта на с. 325), типы головных уборов (раздел написан Н. Ф. Прытковой, карта на с. 368), типы лодок (раздел написан В. В. Антроповой, карта на с. 129)7. Вполне возможно, что эти достаточно древние культурные связи не полностью пресеклись и к тому периоду возможного контакта северных селькупов и нганасан, о котором идет речь в данной статье.
7. Помимо этого, в [ИЭАС 1961] рассмотрены также оленный транспорт, упряжное собаководство (не для нганасан), лыжи (не для нганасан), жилища, орнамент, шаманские бубны (по этому последнему параметру нганасаны и энцы образуют особый тип; у них же представлен особый «таймырский» тип одежды, комбинирующийся с одеждой енисейского типа; что касается жилищ, они, естественно, используют чум — жилище, общее для многих народов, однако у нганасан представлена особая, оригинальная конструкция крепления основных шестов, позволяющая варьировать размер чума). Таким образом, по ряду параметров нганасаны объединяются с приенисейскими народами (кетами и селькупами), по другим параметрам образуют отдельный тип, отграничивающий их (вместе с энцами) от кетов и селькупов, но равным образом и от ненцев.
72

Соответственно, можно предположить, что в период после продвижения селькупов на север (юго-)западная граница расселения нганасан была существенно ближе к среднему течению Таза — той территории, на которой происходило формирование среднетазовского диалекта селькупского языка. Следует учитывать, что селькупы при освоении северных территорий ассимилировали часть лесных энцев, другую же их часть потеснили на прав о б ережье Енисея8, так что эта сохранившая язык группа оказалась в силу естественных географических границ выключена из новой ситуации языкового контакта, созданной продвижением селькупов по левобережью Енисея. Что касается тундровых энцев, то они были несколько позже оттеснены с левобережья Енисея ямальскими ненцами. Таким образом, с одной стороны, часть нганасанских родов была существенно ближе к территории формирования среднетазовского говора, с другой стороны, энцы в соответствующий период по разным причинам были выключены из прямого контакта с продвинувшимися на север селькупами; соответственно, до консолидации всех групп нганасан на современной территории обитания юго-восточная периферия распространения нганасанского языка, вероятно, непосредственно граничила с северной периферией северной селькупской диалектной зоны9.

8. Впрочем, как указывает Е. А. Хелимский, еще с создания Мангазеи начинается миграция части тазовской группировки энцев «на север и северо-восток — часто на земли союзников-нганасанов» [Хелимский 1996/2000: 39].

9. Наконец, можно привести еще некоторые пока разрозненные линвистические факты, свидетельствующие о возможном контакте среднетазовского селькупского и нганасанского. 1. Как предположил В. Ю. Гусев, современные нганасанские эвиденциальные показатели инферентива и репортатива могли возникнуть из сочетания «старого» показателя инферентива с выражающими эвиденциальные значения частицами, представленными в селькупском: mompa и myta [Гусев 2013: 69–70]. Как показывает диалектный словарь северных селькупских наречий [Казакевич, Будянская 2010], данные частицы употребляются т о л ь к о в самом северном, среднетазовском говоре. 2. Как кажется, заслуживает внимания возможность «переноса» некоторых гидронимов при миграции нганасан с запада на восток: ср. такие дублетные названия, как Малая и Большая Хета (левые притоки Енисея на широте Игарки — Дудинки) vs. река Хета на Таймыре, а также зафиксированное Г. Ф. Миллером нганасанское название оз. Пясино Turùka [Хелимский 2002: 614], полностью соответствующее северносамодийскому названию Турухана, представленному в тех же записях Г. Ф. Миллера, ср. юрацк. Turuhàd [Там же: 612] и лесн. эн. Turága [Там же: 609].
73

Примечание

74

Подстрочный комментарий №2

75

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

76

1, 2, 3 – 1-е, 2-е, 3-е лицо

ABL – аблатив

Acc – аккузатив

Aor – аорист

Attr, at – атрибутивная форма

Augm – аугментатив

Carit – каритив

Coll – собирательное

Conn – коннегатив

Cvb – деепричастие

Dest – дестинатив

Dim – диминутив

Du – двойственное число

Dur – дуратив

ElAdv – элатив в наречиях и послелогах

Emph – показатель со значением эмфазы

Excl – междометие

Fut – будущее время

Gen – генитив

Ill – иллатив

Inf – инфинитив

Infer, INFR – инферентив

Intens – интенсивно-перфектная совершаемость

INTR – непереходное (= субъектное) спряжение

IPFV – имперфектив

Iter – итератив

Lat – латив

Latent – латентив

Lim – лимитатив (‘только’)

Loc – локатив

LocAdv – локатив в наречиях и послелогах

NarrRep – нарративный репортатив

o – объектное спряжение

Pass – пассив

Perf – перфект

Pl – множественное число

PN – имя собственное

Praes – настоящее время

Praet – прошедшее время

PraetN – прошедшее время имени

Presumpt – презумптив

Prol – пролатив

PtPraes – причастие настоящего времени

PtPraet – причастие прошедшего времени

r – рефлексивное спряжение

Report – репортатив s – субъектное спряжение

Sg – единственное число

ss – односубъектность

VACond – условное деепричастие

VAInf – инфинитивное деепричастие

VNIpf – имперфективное имя действия

VNPfv – перфективное имя действия

VNTempI – темпоральное имя действия I

Библиография

1. Ващенко, Долгих 1962 — Ващенко П. Т., Долгих Б. О. Предания о тотемических названиях родов у нганасан. Советская этнография, 1962, 3: 178–182. [Vashchenko P. T., Dolgikh B. O. Nganasan legends about totemic clan names. Sovetskaya etnografiya, 1962, 3: 178–182.]

2. Гусев 2007 — Гусев В. Ю. Эвиденциальность в нганасанском языке. Эвиденциальность в языках Европы и Азии. Сборник статей памяти Н. А. Козинцевой. Храковский В. С. (ред.). СПб.: Наука, 2007, 415–444. [Gusev V. Yu. Evidentiality in Nganasan. Evidentsial’nost’ v yazykakh Evropy i Azii. Sbornik statei pamyati N. A. Kozintsevoi. Xrakovskij V. S. (ed.). St. Petersburg: Nauka, 2007, 415–444.]

3. Гусев 2013 — Гусев В. Ю. Селькупско-нганасанские параллели в области глагольной морфологии. Лингвистический беспредел — 2: Сборник научных трудов к юбилею А. И. Кузнецовой. Кибрик А. Е. (ред.). М.: МГУ, 2013, 67–73. [Gusev V. Yu. Selkup-Nganasan parallels in verbal morphology. Lingvisticheskii bespredel – 2: Sbornik nauchnykh trudov k yubileyu A. I. Kuznetsovoi. Kibrik A. E. (ed.). Moscow: Moscow State Univ., 2013, 67–73.]

4. Казакевич 2002 — Казакевич О. А. Жизнь фольклорных сюжетов северных селькупов во времени и в пространстве. Языки мира. Типология. Уралистика. Памяти Т. Ждановой. Статьи и воспоминания. Плунгян В. А., Урманчиева А. Ю. (сост.). М.: Индрик, 2002, 483–497. [Kazakevich O. A. The life of North Selkup folklore narratives in time and space. Yazyki mira. Tipologiya. Uralistika. Pamyati T. Zhdanovoi. Stat’i i vospominaniya. Plungian V. A., Urmanchieva A. Yu. (comp.). Moscow: Indrik, 2002, 483–497.]

5. Казакевич 2005 — Казакевич О. А. Изменение структуры языка с ограниченной сферой употребления. Малые языки и традиции. Существование на грани. Вып. 1: Лингвистические проблемы сохранения и документации малых языков. Кибрик А. Е. (ред.). М.: Новое издательство, 2005, 122–134. [Kazakevich O. A. Structural change in a language with limited usage. Malye yazyki i traditsii. Sushchestvovanie na grani. Vyp. 1: Lingvisticheskie problemy sokhraneniya i dokumentatsii malykh yazykov. Kibrik A. E. (ed.). Moscow: Novoe Izdatel’stvo, 2005, 122–134.]

6. Мифология 2004 —Тучкова Н. А., Кузнецова А. И., Казакевич О. А., Ким-Малони А. А., Байдак А. В., Глушков С. В. Мифология селькупов. Т. 4. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 2004. [Tuchkova N. A., Kuznetsova A. I., Kazakevich O. A., Kim-Maloni A. A., Baidak A. V., Glushkov S. V. Mifologiya sel’kupov [Selkup mythology]. Vol. 4. Tomsk: Tomsk State Univ. Publ., 2004.]

7. ОчСЯ 1980 — Кузнецова А. И., Хелимский Е. А., Грушкина Е. В. Очерки по селькупскому языку. М.: МГУ, 1980. [Kuznetsova A. I., Helimski E. A., Grushkina E. V. Ocherki po sel’kupskomu yazyku [Essays on the Selkup language]. Moscow: Moscow State Univ., 1980.]

8. ОчСЯ 1993 — Кузнецова А. И., Казакевич О. А., Иоффе Л. Ю., Хелимский Е. А. Очерки по селькупскому языку. Тазовский диалект. Т. 2. М.: МГУ, 1993. [Kuznetsova A. I., Kazakevich O. A., Ioffe L. Yu., Helimski E. A. Ocherki po sel’kupskomu yazyku. Tazovskii dialekt [Essays on the Selkup language. The Taz dialect]. Vol. 2. Moscow: Moscow State Univ., 1993.]

9. Сорокина, Болина 2005 — Сорокина И. П., Болина Д. С. Энецкие тексты. СПб.: Наука, 2005. [Sorokina I. P., Bolina D. S. Enetskie teksty [Enets texts]. St. Petersburg: Nauka, 2005.]

10. Терещенко 1990 — Терещенко Н. М. Ненецкий эпос. Л.: Наука, 1990. [Tereshchenko N. M. Nenetskii epos [Nenets epos]. Leningrad: Nauka, 1990.]

11. Терёшкин 1961 — Терёшкин Н. И. Очерки диалектов хантыйского языка. Часть 1. Ваховский диалект. Л.: Наука, 1961. [Tereshkin N. I. Ocherki dialektov khantyiskogo yazyka. Chast’ 1. Vakhovskii dialekt. [Sketches of Khanty dialects. Part 1. The Vakh dialect]. Leningrad: Nauka, 1961.]

12. Тучкова, Вагнер-Надь 2015 — Тучкова Н. А., Вагнер-Надь Б. «Семи богов мудростью обладающий Итте...». Тексты с героем Итя в селькупском фольклоре. Томск: Изд-во ТГПУ, 2015. [Tuchkova N. A., Wagner-Nagy B. «Semi bogov mudrost’yu obladayushchii Itte...». Teksty s geroem Itya v sel’kupskom fol’klore [“Itte, equal to seven gods in wisdom,..”. Texts about Itya in the Selkup folklore]. Tomsk: Tomsk State Pedagogical Univ. Publ., 2015.]

13. Тучкова, Хелимский 2010 — Тучкова Н. А., Хелимский Е. А. О материалах А. И. Кузьминой по селькупскому языку. (Hamburger Sibirische und Finnougrische Materialien, 5.) Hamburg: Universität Hamburg, 2010. [Tuchkova N. A., Helimski E. A. O materialakh A. I. Kuz’minoi po sel’kupskomu yazyku [On A. I. Kuzmina’s Selkup materials]. (Hamburger Sibirische und Finnougrische Materialien, 5.) Hamburg: Universität Hamburg, 2010.]

14. Урманчиева 2014 — Урманчиева А. Ю. Эвиденциальные показатели селькупского языка: соотношение семантики и прагматики в описании глагольных граммем. Вопросы языкознания, 2014, 4: 66–86. [Urmanchieva A. Yu. Evidential markers in Selkup: Semantic and pragmatic factors in the description of verbal categories. Voprosy Jazykoznanija, 2014, 4: 66–86.]

15. Урманчиева 2015 — Урманчиева А. Ю. Как грамматическая система управляет семантической эволюцией показателей. Вопросы языкознания, 2015, 6: 52–75. [Urmanchieva A. Yu. How much impact can grammatical system have on the semantic evolution of grams (a case study on the Taz Selkup system of evidential markers). Voprosy Jazykoznanija, 2015, 6: 52–75.]

16. Урманчиева 2018 — Урманчиева А. Ю. Сходство нарративных стратегий нганасанского языка и среднетазовского говора селькупского (о возможной корреляции лингвистических и этнографических данных). Томский журнал лингвистических и антропологических исследований, 2018, 19(1): 59–68. [Urmanchieva A. Yu. Similarities between narrative strategies of Nganasan and Middle Taz Selkup: Converging evidence from linguistics and ethnography. Tomskii zhurnal lingvisticheskikh i antropologicheskikh issledovanii, 2018, 19(1): 59–68.]

17. Хелимский 1996/2000 — Хелимский Е. А. Очерк истории самодийских народов. Компаративистика. Уралистика. Лекции и статьи. Хелимский Е. А. М.: Языки русской культуры, 2000, 26–40. [Helimski E. A. A sketch of history of Samoyedic people. Komparativistika. Uralistika. Lektsii i stat’i. Helimski E. A. Moscow: Yazyki Slavyanskoi Kul’tury, 2000, 26–40.]

18. Хелимский 2002 — Хелимский Е. А. Таймыр, нижний Енисей и бассейн Таза в начале XVIII века: заметки Г. Ф. Миллера по этнологии, этнонимии и топонимии Мангазейского уезда. Языки мира. Типология. Уралистика. Памяти Т. Ждановой. Статьи и воспоминания. М.: Индрик, 2002, 592–616. [Helimski E. A. Taymyr, Lower Yenisei and the Taz bassin in the early 18th century: G. F. Miller’s notes on ethnology, ethnonymy and toponymy of the Mangazeyan district. Yazyki mira. Tipologiya. Uralistika. Pamyati T. Zhdanovoi. Stat’i i vospominaniya. Moscow: Indrik, 2002, 592–616.]

19. Katzschmann 2008 — Katzschmann M. Chrestomathia Nganasanica: Texte — Übersetzung — Glossar — Grammatik. Norderstedt: Books on Demand GmbH, 2008.

20. Lehtisalo 1947 — Lehtisalo T. Juraksamojedische Volksdichtung. (Mémoires de la Société Finno-ougrienne, XC.) Helsinki: Suomalais-Ugrilainen Seura, 1947.

21. Maslova 2003 — Maslova E. Evidentiality in Yukaghir. Studies in Evidentiality. (Typological studies in language, 54.) Aikhenvald A. Yu., Dixon R. M. W. (eds.). Amsterdam: John Benjamins, 2003, 219–235.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести