Профсоюзы как массовая общественная организация лиц наемного труда с самого начала создавались с целью защиты социально-экономических прав трудящихся. На этом пути они добились серьезных успехов в противостоянии с капиталом: право на объединение, коллективные переговоры, забастовку. Профсоюзы выступили важнейшим фактором улучшения положения трудящихся в капиталистическом мире. Однако вот уже несколько десятилетий профсоюзное движение сталкивается со столь серьезными трудностями, что это может свидетельствовать о его кризисе. Такой вывод подтверждают многочисленные факты. Причем это относится как к профсоюзам западных стран, так и к нашим отечественным профсоюзам [21; 17; 11].

Симптомы кризиса. Наиболее наглядным проявлением кризиса стало падение охвата работников членством в профсоюзах и снижение общей численности профсоюзных рядов. Причем, это – глобальная тенденция. Если в 1960 г. в США в профсоюзах состояло 30,9% от общей численности американских работников, то к 2020 г. этот показатель сократился до 10,3%. С 2010 по 2020 год американские профсоюзы потеряли почти полмиллиона членов. Сегодня они охватывают лишь 6% тех, кто занят в негосударственной сфере [5]. Аналогичная ситуация в европейских странах: во Франции охват профсоюзами упал с 20% в 1960 г. до 8,9% в 2019 г., в Германии за тот же период членство снизилось с 34,7% до 16,3%, в Великобритании – с 40,5% до 23,4%. Более благополучно дела обстоят в скандинавских странах, где профсоюзами охвачены две трети наемных работников. Но популярность профсоюзного движения снижается и в этих странах [22]. В целом, если в 1960 г. в странах, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), профсоюзы охватывали почти 40% работников, то в 2019 г. – всего лишь около 16% [23]. В России на протяжении последних двух десятилетий крупнейшее профсоюзное объединение ФНПР лишилось более 15 млн членов. Сейчас членов профсоюзов, по данным самой организации, около 20 млн человек (27,5% занятого населения). Но, поскольку в советской системе наблюдалось практически поголовное и автоматическое членство, такое сокращение является весьма показательным. В результате имеются целые сектора экономики, которые не охвачены профсоюзами: сфера услуг, малое предпринимательство, в последнее время – цифровая экономика с так называемой «платформенной» занятостью.

Происходит фрагментация профсоюзного движения, его разделение на обособленные отряды, связи между которыми постепенно слабеют и приобретают формальный характер. В западных странах подавляющая часть действующих профсоюзов являются отраслевыми. При этом в одной отрасли могут существовать несколько профсоюзов, конкурирующих за лояльность рабочих. Широкое распространение получили корпоративные профсоюзы, интересы которых не выходят за пределы своей фирмы. Тенденция к фрагментации наметилась еще в середине прошлого века. Как отмечал в 1947 г. будущий канцлер ФРГ В. Брандт: «Каждый опытный профсоюзный деятель знает, что единство пролетарских интересов – это миф, который не работает, когда необходимо согласовать групповые интересы с общим интересом работающих» [2. С. 197].

Важный симптом – утрата профсоюзами монополии на представительство и защиту интересов работников. Адвокатура, суд, органы государственного контроля, институт индивидуальных договоров, органы участия персонала в управлении активно занимают традиционные ниши деятельности профсоюзов, связанные с поддержанием достойного уровня заработков, обеспечением гарантий занятости и соблюдением стандартов в области условий труда, сокращая сферу влияния профсоюзных организаций.

Все более широкое распространение получает практика заключения коллективных договоров между работодателем и трудовым коллективом без посредничества профсоюзных организаций. Популярность приобретает новозеландская модель, последовательно проводящая принципы либерализма при выстраивании отношений работников и работодателей. Такая модель, по сути, относится к профсоюзам, как к пережитку прошлого, ставшему излишним в современных реалиях. В ее рамках заключение коллективных договоров не предусматривает обязательного участия профсоюзов. Механизмы разрешения трудовых споров также не предполагают их посредничества [4].

Таким образом, профессиональные союзы перестают восприниматься рабочими как защитники их прав. И для этого у последних есть серьезные основания. Так, в США рост заработной платы рабочих, состоящих в профсоюзе, в 2021 году был меньше (3,3%), чем уровень инфляции и рост зарплаты рабочих, не входящих в профсоюз (5,3%) [5].

Снижение забастовочной активности. Наиболее выпукло кризис современных профсоюзов проявляется в резком снижении забастовочной активности работников, поскольку забастовки всегда служили мерилом эффективности профсоюзного движения.

Данные Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) наглядно демонстрируют эту тенденцию. Если сравнивать 1990-е и 2010-е годы по так называемому удельному показателю забастовочной активности (среднегодовое количество рабочих дней, потерянных из-за забастовок, в расчете на 1000 занятых), то увидим, что во многих странах он значительно снизился. В Великобритании среднее количество потерянных рабочих дней сократилось с 30 до 20 (в год). По данным Управления национальной статистики Великобритании, в 2017 году число работников, объявивших забастовку, упало до самого низкого уровня с 1890-х годов. В Германии, которая всегда отличалась устойчивым социальным миром, во второй декаде ХХI века, было потеряно в среднем 7 рабочих дней по сравнению с 12 днями в 1990-е годы. Даже в Испании, где традиционно отмечается высокая забастовочная активность, ее уровень упал в 4 раза: с 309 потерянных дней до 76 [27].

В постсоветской России механизм забастовочной борьбы как способ отстаивания трудящимися своих интересов перед работодателями широкого распространения не получил [20]. Уровень забастовочной активности оставался, по мировым меркам, низким на всем протяжении становления и укрепления в стране рыночной экономики, а в последние годы, по данным Росстата, забастовочное движение практически сошло на нет (табл. 1).

Безусловно, было бы неправильно судить о распространенности забастовочной активности, основываясь исключительно на данных Росстата, учитывающих лишь официально признанные забастовки и полностью игнорирующих так называемые «дикие», предпринятые без получения разрешения от органов власти. Не учитываются Росстатом и демонстрационные забастовки, продолжительность которых не превышает одного рабочего дня.

Таблица 1 Оценки динамики забастовочного движения

Более объективную картину по забастовкам можно получить, анализируя судебную статистику, которая фиксирует трудовые споры, разбираемые в судах общей юрисдикции с целью признания забастовок незаконными. В отличие от официальной (Росстат), в судебную статистику попадают и забастовки, которые впоследствии признаны незаконными. После всплеска в 2013 г., когда число судебных споров равнялось 327, в последующие годы наметилась тенденция к их сокращению. Наименьшее количество судебных споров имелось в 2020 г. – всего лишь 8. Данные Центра мониторинга и анализа социально-трудовых конфликтов Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов также показывают низкий уровень забастовочной активности – 24 забастовки в 2022 г.

Специфика забастовок в России, сложившаяся и проявлявшаяся особенно ярко в первое десятилетие реформ, состоит в том, что они носят преимущественно оборонительный характер, то есть, имеют целью сдержать ухудшение положения работников во время кризиса или неблагоприятной конъюнктуры на рынке труда [15]. В 1990-е годы, когда массовый характер приобрели задержки заработной платы, именно они выступали основным генератором забастовочной активности. Интересно, что и в современных реалиях, когда задержки заработной платы распространены в значительно меньшей степени, именно на них как на главную причину коллективных трудовых протестов до сих пор указывают 43% работников, причем за последние три года эта доля существенно выросла (табл. 2).

Таблица 2 Распространенность различных причин коллективных протестов в 2019 г. и 2022 г. (в % от общего числа протестов)¹

Источник: составлено по данным Мониторинга трудовых протестов [7].

Некоторое распространение в России получили и «наступательные» забастовки, в ходе которых выдвигаются требования повышения заработной платы и улучшения условий труда. Относительно новым явлением стали забастовки в поддержку права на создание свободного, независимого ни от государственной власти, ни от работодателей профсоюза. Такие забастовки имели место на заводе «Форд» в Всеволожске Ленинградской области, на предприятиях компании «Сургутнефтегаз», на АвтоВАЗе и на ряде других крупных корпораций – чаще всего в сфере ТЭК. В целом, однако, доля таких забастовок невелика и их эффективность пока что не очень высокая. Тем не менее, такая тенденция наметилась, и можно ожидать ее укрепления в будущем.

Пока же приходится признать, что в современной России забастовки так и не стали действенным механизмом разрешения противоречий между трудом и капиталом. Обследования, проведенные Центром социально-трудовых прав, показывают низкую значимость профсоюзов в ситуации коллективных конфликтов. Они очень активны, но весьма неавторитетны (к ним мало кто обращается). Работодатели, даже получив сигнал от профсоюзов, предпочитают выходить на прямое взаимодействие с работниками, оставляя профсоюз в стороне [1].

Таким образом, к сожалению, приходится заключить, что сегодня российские профсоюзы находятся в глубоком кризисе. В то же время, нельзя не признать, что кризис серьезно затронул профсоюзы и в западных странах. Однако причины и движущие силы этого кризиса в России и на Западе различны.

Трансформация сферы труда. За наблюдаемым уже на протяжении нескольких десятилетий ослаблением влияния профсоюзов стоит действие многих разноплановых факторов. Но главная фундаментальная причина современного кризиса кроется в перерастании индустриальной стадии экономического развития в развитых странах в постиндустриальную, что сопряжено с существенными переменами в организации трудовых отношений. Получившие развитие в индустриальной экономической системе профсоюзы хорошо подходили для защиты интересов фабрично-заводского пролетариата, но значительно хуже вписываются в постиндустриальные реалии. Сегодня организация экономической жизни стремительно меняется, что неизбежно ведет к переменам в социально-трудовой сфере, во взаимоотношениях работодателей и работников. Эти перемены можно проследить по ряду направлений, основными из которых являются, на наш взгляд, следующие:

Первое: переход от общих унифицированных стандартов в области оплаты труда и организации рабочего времени, которые профсоюзам было удобно согласовывать и отстаивать для всех своих членов, к более гибким договоренностям, которые закрепляются в индивидуальных контрактах и могут существенно различаться даже у работников с примерно одинаковой квалификацией в зависимости от их индивидуальных особенностей, предпочтений и обстоятельств;

Второе: изменения в социально-классовой структуре наемного труда как результат технико-технологических сдвигов, с сокращением доли «традиционного» промышленно-производственного персонала, составлявшего основу тред-юнионизма. Сокращение членства в профсоюзных организациях плавно следует за изменениями структуры занятости. Налицо прямая и достаточно тесная корреляция между численностью промышленного рабочего класса и членством в профсоюзах. Например, в США доля промышленности в совокупной занятости (около 12%) практически совпадает с долей наемных работников, охваченных профсоюзным движением. Таким образом, на смену массовым профсоюзам, основанным на солидарности больших социальных групп, занятых однородным трудом и ориентирующихся на конфронтацию с работодателем, стали приходить небольшие по численности узкопрофессиональные организации работников среднего класса, ориентирующиеся не на противостояние, а на выражение и согласование своих специфических интересов [15];

Третье: растет расслоение среди рабочего класса. Более образованные и квалифицированные его представители, освоившие современные (в том числе цифровые) технологии, которые все глубже проникают практически во все отрасли промышленности, все чаще идентифицируют себя не с рабочим, а со средним классом [3]. В то же время, низкоквалифицированные работники постепенно вытесняются из пролетариата в прекариат [18]. Этот «нижний класс» является социально угнетенным и в значительной степени состоит из национальных меньшинств и иностранных рабочих. Отсталость и разобщенность лишают его самостоятельной экономической и политической силы. Следует отметить, что и отношение традиционных профсоюзов к представителям прекариата далеко не однозначное. Деятельность профсоюзов существенно снижает возможности трудоустройства наиболее уязвимых категорий экономически активного населения (в т.ч. – лиц, впервые или после продолжительного перерыва выходящих на рынок труда, лишившихся работы, мигрантов, представителей старших возрастных групп). Это происходит, в том числе, из-за того, что работодатели не имеют возможности платить заработную плату ниже тарифной или оговоренной в коллективном договоре, даже если соискатели рабочих мест на это согласны. Уязвимые работники обрекаются таким образом на безработицу или выталкиваются в сферу нелегальных трудовых отношений;

Четвертое: происходят существенные изменения в общем характере менталитета и системе ценностей западного общества. Свойственная индустриальному капитализму ориентация на конфронтацию классовых интересов постепенно вытесняется идеологией социального диалога. Практическим следствием этого разворота стало формирование системы базовых гарантий в социально-трудовой сфере, получившая соответствующее законодательное обеспечение. Тем самым был решен так называемый «рабочий вопрос» – преодоление почти нищенского существования широких слоев трудящихся. В новой ситуации необходимость в профсоюзах уже не ощущается столь остро, как раньше, так как во многих случаях их с успехом заменяют законодательство и различного рода государственные и общественные инспекции;

Пятое: важную роль играет глобализация, способствующая усилению интенсивности миграционных процессов. Снижение межгосударственных барьеров для перемещения трудовых мигрантов приводит к росту числа конфликтов на расовой, национальной и религиозной почве. Эти новые формы конфронтации вытесняют классовые конфликты, что также способствует снижению роли профсоюзов.

Безусловно, заявлять об окончательном преодолении противоборства труда и капитала, в котором профсоюзы чувствовали себя как рыба в воде, пока рано. Это процесс длительный и мучительный. В нем наблюдаются приливы и отливы. Сегодня в связи с кризисом мы видим усиление классового противостояния, связанного, прежде всего, с растущей антирабочей политикой государства и администраций предприятий на микроуровне. Но это не отменяет, на наш взгляд, основной тенденции. Особенно, если сравнить сегодняшнюю ситуацию с ситуацией столетней давности.

Особенности российского кризиса профсоюзов. Упадок российских профсоюзов есть часть, сторона более широкого процесса – разрушение системы минимальных социально-трудовых гарантий, действовавших в советской системе хозяйствования. В системе государственного социализма профсоюзы имели четко определенную и закрепленную за ними нишу – социальный патронаж над работниками. Именно профсоюзы распоряжались общественными фондами потребления, за счет которых удовлетворялась значительная часть социальных потребностей работников предприятий и организаций. Сегодня эта важнейшая для советских профсоюзов функция фактически сведена на нет, что существенно подорвало авторитет профсоюзов среди работников. Такова наиболее очевидная линия кризиса.

Но есть и другая. Будучи прямыми наследниками советских профсоюзов, традиционные профсоюзы в современной России так и не превратились и, скорее всего, никогда не превратятся в по-настоящему мощные организации западного типа, которые на равных взаимодействуют с работодателем. И для такого предположения есть серьезные основания.

Во-первых, и западные профсоюзы уже не те, что были. Они уже давно превратились, если использовать марксистскую фразеологию, в «соглашательские профсоюзы». Поэтому нам не с кого брать пример.

Во-вторых, здесь действует фактор траектории развития. В России становление профсоюзов не прошло пути, сопоставимому с тем, который имел место в западных странах. До Октябрьской революции профсоюзы были малочисленны и крайне несамостоятельны, часто играя роль марионетки в руках экстремистских партий. В советское время они занимали положение «младшего брата» государственной власти со всеми вытекающими отсюда последствиями. По западным меркам, они и профсоюзами-то не были. Не удивительно, что с такой предысторией российские профсоюзы оказались неспособны защищать интересы трудящихся в рыночной экономике. К тому же кадры в большинстве случаев остались прежними [26].

В-третьих, сегодня руководство традиционных профсоюзов не горит желанием вступать в конфронтацию ни с властью, ни с бизнесом. Налицо, мягко говоря, несовпадение интересов профсоюзной бюрократии и рядовых членов организации [9]. Немаловажно, что профсоюзная верхушка, прежде всего центральный аппарат ФНПР, в материальном плане только на треть финансируется за счет членских взносов. Остальное составляют доходы от профсоюзной собственности, сохранение которой прямо зависит от поддержания хороших отношений с властью. Поэтому профсоюзную бюрократию больше заботят не экономические интересы рядовых членов, а политические комбинации и интриги в Государственной Думе. Вследствие этого, экономическая платформа, с которой выступают профсоюзы, выбирается исходя из политической конъюнктуры. Стоит напомнить, что ФНПР поддержала гайдаровские реформы. Об этом свидетельствует текст трехстороннего Генерального соглашения за 1992 г. Поддержали профсоюзы и так называемую «монетизацию льгот» в середине нулевых годов. По вопросу увеличения пенсионного возраста они также не заняли четкую классовую позицию.

Что касается альтернативных профсоюзов, как показали последние десятилетия, их независимость от государства и от ФНПР часто оборачивается другим серьезным недугом. Как и в начале прошлого века, они легко становятся объектом манипулирования со стороны внешних сил (политических партий, различного рода консультантов, спонсоров). В этой связи можно вспомнить протесты дальнобойщиков.

Кризис доверия к профсоюзам. В целом, на сегодняшний день деятельность российских профсоюзов можно признать неэффективной. Основными причинами низкой эффективности профсоюзов является преимущественное использование властью и бизнесом авторитарных механизмов, задающих основные параметры социально-трудовой сферы; формально-имитационная деятельность профсоюзов по защите интересов трудящихся; безразличие или нежелание основной массы рядовых работников активно участвовать в коллективной защите своих трудовых прав.

Естественно, это не могло не вызвать кризиса доверия к профсоюзам со стороны рядовых работников. Исследования ВЦИОМ показывают, что лишь 2% респондентов при нарушении трудовых прав обращаются в профсоюзы, а 71% опрошенных утверждают, что профсоюзы в современной России вовсе не нужны [12]. Опросы на уровне предприятий дают столь же пессимистическую картину. Лишь чуть более 7% работников видят в профсоюзах действенного защитника своих интересов (табл. 3).

Таблица 3 Представления работников о том, кто защищает их интересы на предприятии (%)

Источник: Обследование социальной защищенности населения в 2007 и 2012 годах².

Перспективы профсоюзного движения в России

Сегодня общемировой тренд идет в направлении утраты профсоюзами отводимой им в период индустриального капитализма роли универсального механизма социальной защиты трудящихся. Набирают силу процессы диверсификации защитных механизмов, в значительной мере связанные с трансформационными изменениями в сфере труда. В странах западного капитализма формируется многослойная система социальной защиты, включающая, наряду с профсоюзами, различные формы государственного контроля, судебную защиту, механизм индивидуальных контрактов, социальный корпоративизм, различные формы социального диалога, институциональные формы участия персонала в управлении и т. д.

Следует подчеркнуть, что уменьшение роли профсоюзов не равнозначно их ликвидации. Несмотря на снижение роли профсоюзного движения, ослабления степени социальной защищенности, в западных странах не происходит снижения уровня социальных гарантий, а профсоюзы довольно органично встраиваются в эту более сложную систему социальных амортизаторов. К тому же, утрачивая свои позиции в традиционных отраслях, профсоюзы одновременно приобретают их в других видах экономической деятельности. В частности, усиливаются позиции профсоюзов в государственном секторе. Например, в Великобритании в частном секторе распространённость коллективных договоров значительно ниже, чем в государственном (15,3% против 60,4%) [25]. В США за период с 1950 по 2020 г. доля работников, охваченных профсоюзами, в частном секторе сократилась с 35% до 6%, в то время как в государственном секторе напротив увеличилась с 10% до 25%. Схожая тенденция наблюдается и в России, где к ФНПР наиболее благосклонны бюджетники и работники всевозможных ГУПов, МУПов.

Некоторый резерв для расширения влияния профсоюзного движения сегодня представляет наиболее уязвимая часть трудящихся - прекариат. Эта масса бесправных, малооплачиваемых и зачастую низкоквалифицированных работников не охвачены профсоюзами не потому, что не считают это целесообразным для отстаивания своих индивидуальных интересов, а потому, что находятся под давлением предпринимателей и других влиятельных сил [24]. Однако для этого наиболее уязвимого слоя трудящихся потребность в объединении сегодня весьма актуальна. В то же время, в борьбе за влияние на прекариат с профсоюзами конкурируют другие организации – начиная от троцкистов, грезящих о мировой революции, и кончая различного рода националистическими объединениями.

Перспективы профсоюзного движения среди работников частных компаний зависят от того, удастся ли решить весьма серьезную проблему взаимоотношения профсоюзов и органов участия (соучастия) в управлении предприятиями, корпорациями. Эти механизмы в определенной мере противоречат друг другу. Например, рост переменной части оплаты труда (снижение доли тарифа) встречает негативную реакцию у профсоюзов. Тем не менее, увеличение надтарифной части есть важный элемент корпоративной социальной политики, привязывающий индивидуальные заработки к доходам фирмы.

На Западе взаимоотношения профсоюзов и органов представительства интересов трудовых коллективов, их взаимная связь, сотрудничество и воздействие друг на друга, разделение правомочий и юрисдикции, элементы соперничества составляют серьезные проблемы как политического, так и юридического характера. Преобладающее в западной литературе мнение, в известной мере базирующееся на законодательстве, заключается в том, что профсоюзы осуществляют, прежде всего и главным образом, защитные функции, используя для этих целей как коллективные переговоры, так и забастовки и другие методы силового давления, в то время как органы представительства коллективов предприятий являются инструментом соучастия трудящихся в управлении, налаживания сотрудничества с руководством компаний [4]. Представляется, что такая модель разделения функций подошла бы и для российских профсоюзов. Главной сферой их деятельности должен стать контроль за соблюдением социально-трудовых прав в сфере оплаты труда, занятости и социального страхования. Участие же профсоюзов в управленческом процессе не должно выходить за рамки, требуемые для решения данной задачи. Конкретные формы участия персонала в управлении предприятиями могут быть, наш взгляд, заимствованы у Германии, где так называемая «система участия» получила наиболее полное воплощение. Необходима институционализация этого опыта, законодательное закрепление базовых норм участия трудящихся в управлении – таких, как обязательное членство их представителей в наблюдательных советах и комиссиях, регулирующих те или иные стороны деятельности компаний.

Многое будет зависеть от того, смогут ли профсоюзы вписаться в зародившийся и все время расширяющийся новый сектор экономики – цифровой. Сегодня много говорят и пишут о цифровой экономике, но в основном применительно к технологиям. Эти технологии действительно развиваются, и Россия здесь один из мировых лидеров. Что касается социально-трудовых отношений внутри цифрового сектора, то им, к сожалению, уделяется крайне мало внимания. Статус рядового работника, проблемы его взаимоотношений с нанимателем выпадает из поля зрения государства. Между тем, там нарушаются основные социально-трудовые права работников (отсутствие гарантий занятости и оплаты труда, нарушение права на труд, фактически ненормированный рабочий день). Тут, безусловно, сказывается отсутствие профсоюзов. Правда, в последнее время имеются некоторые положительные сдвиги, в частности – создается независимый профсоюз «Новый Труд», объединяющий работников в сфере платформенной занятости [6].

Сегодня накопилось довольно много аргументов, ставящих под сомнение ведущую роль профсоюзов в защите интересов работников. Однако, до сих пор не предложено и, тем более, не апробировано достаточно убедительной альтернативной модели социальной защиты. Реалистический выход из положения – в отборе и систематизации тех элементов, которые, так или иначе, работают в различных социально-экономических системах, невзирая на их идеологическую ауру. К таким элементам можно отнести различные формы участия персонала в управлении – в том числе, механизмы социального партнерства.

При решении вопроса о целесообразности социального партнерства в России единственный путь – это отказаться от идеологических и политических штампов, а сосредоточиться на возможности использования конкретных практик партнерства в российских условиях. Прежде, чем критиковать партнерство [10], необходимо понять, что вкладывает в содержание этого понятия ведущий институт защиты интересов трудящихся – Международная организация труда. Согласно документам этой организации, социальное партнерство предполагает следующие институты и механизмы:

– согласование на национальном уровне социально-экономической политики в целом, включая распределение доходов, разработку критериев социальной справедливости и мер по защите интересов заинтересованных сторон;

– коллективно-договорное регулирование условий и оплаты труда;

– участие работников или их представителей на постоянной основе в управлении предприятиями и корпорациями;

– постоянно действующие органы и механизмы согласования интересов социальных партнеров на различных уровнях (например, трехсторонняя комиссия на общенациональном уровне);

– мирные (внесудебные) методы урегулирования возникающих между сторонами разногласий и споров [8; 16].

Следует иметь в виду, что отказ от партнерства, если он будет последовательно осуществляться на практике, предполагает и непризнание коллективно-договорного регулирования, отраслевых и региональных тарифных соглашений и какого-либо участия персонала в управлении. А игнорирование экономических претензий работников, как известно, ведет к накоплению протестного потенциала, подрывающего основы социальной стабильности.

На сегодняшний день жизнеспособность и авторитет профсоюзов может гарантироваться только их реальной самостоятельностью, независимостью от влияния государственных структур и корпоративного менеджмента. Лишь в этом случае они способны выступать как реальная сила, выражающая интересы работников, а не спонсоров благополучия профсоюзной элиты. Политизация массовых протестных акций, подмена конкретных экономических требований, отражающих интересы трудящихся, партийными лозунгами стали одной из причин потери интереса к деятельности альтернативных профсоюзов со стороны рядовых работников. Ответ же на вопрос, удастся ли профсоюзам найти свое место в стремительно меняющихся реалиях экономической жизни или мы присутствуем при окончательном закате профсоюзного движения, может дать только время.