Беспрецедентные геополитические вызовы и угрозы, с которыми столкнулась мировая экономика в 2022 г., отозвались мощным эхом на всем постсоветском пространстве. В результате в государствах Евразийского экономического союза (ЕАЭС), обладающих наибольшей степенью социально-экономической связанности, был запущен процесс кардинального переформатирования сложившихся моделей национальных хозяйственных механизмов.

По оценкам Евразийского банка развития (ЕАБР), опубликованным в мае 2022 г., адаптация экономики региона к новым условиям может занять несколько лет. При этом может наблюдаться разнонаправленная динамика ВВП. Так, в базовом сценарии ЕАБРа в 2022 г. прогнозируется сокращение ВВП России на 7,0%, в Белоруссии – на 6,5% вследствие разрывов производственно-логистических цепочек, повышенной неопределенности и санкций. Рост экономик остальных стран-участниц замедлится в силу тесных экономических связей с Россией и снижения темпов роста мировой экономики. По итогам 2022 г., рост ВВП Армении прогнозируется в размере 1,0%, Казахстана – 2,5%, Киргизии – 1,1%.

В России и Белоруссии в 2023 г. прогнозируется сокращение ВВП (-3,0%); прирост ВВП Казахстана, напротив, составит 4,8%. Этому будут способствовать завершение работ по увеличению мощностей по добыче нефти на месторождении Тенгиз, а также реализация государственных программ, направленных на повышение доходов населения. Рост ВВП Киргизии и Армении в 2023 г. продолжится и составит 1,6% и 3,5% соответственно. Его поддержат процессы переориентации экспортеров и трудовых мигрантов на новые рынки [8. С. 6].

Более оптимистичен октябрьский прогноз Всемирного банка, согласно которому в 2022 г. экономика России должна сократиться на 4,5%. Предполагается, что падение будет не таким сильным, как прогнозировалось изначально, прежде всего, благодаря решительным мерам налогово-бюджетной политики, а также резкому росту цен на энергоносители, за счет которых увеличились бюджетные поступления. Вместе с тем, избежать резкого падения реальных доходов населения в ближайшей перспективе, видимо, не удастся. В 2023 г. рецессия продолжится из-за влияния санкций, а также уменьшения фискальной экспансии. Согласно тому же прогнозу, в Казахстане в 2022 г. рост ВВП должен замедлиться до 3%, а в Армении достичь 7% за счет резкого роста денежных переводов и мигрантов из России. Однако, в 2023 г. эти факторы будут снивелированы инфляционным давлением и напряженностью на государственной границе Армении. В Белоруссии рецессия будет, скорее всего, углубляться, в 2023 г. прогнозируется сокращение экономической активности и рост бедности. Экономике Киргизии, возможно, удастся преодолеть трудности более мягко – ускорившийся в январе-июле рост ВВП до 7,7%, вероятно, позволит завершить 2022 г. с показателем ВВП 4% [36. P. 119, 123, 137, 149].

Растущая социально-политическая турбулентность существенно ослабляет интеграционную направленность постсоветского мира, "усиливает его и без того не дремлющий дезинтеграционный потенциал" [23. С. 57]. Название очередного доклада ПРООН о человеческом развитии за 2021/22 гг. – «Неопределенные времена, неустроенные жизни: создавая будущее в меняющемся мире» – говорит само за себя. Индекс развития человеческого потенциала, который измеряет состояние здоровья, образования и уровня жизни, впервые за 32 года (в течение которых он рассчитывался) снижается во всем мире два года подряд. Человеческое развитие вернулось на пять лет назад, к уровню 2016 г., что свело на нет большую часть прогресса в достижении Целей в области устойчивого развития [35].

Высокие «перегрузки» испытывает весь социальный «каркас» и на постсоветском пространстве. Очевидно, что странам ЕАЭС предстоит заплатить высокую социальную цену за преодоление жесткой внешней и внутренней геополитической и геоэкономической нестабильности. Системный кризис затронет прямо или косвенно все сферы социальной жизни, что неминуемо приведет в той или иной степени к сокращению накопленного человеческого потенциала¹. "Кризисы, связанные со спадом производства, всегда ведут к потере человеческого капитала, поскольку затрагивают и меняют структуру спроса на труд" [10. С. 234]. И даже в процессе реформирования, не сопровождающегося столь серьезными социально-экономическими потрясениями, разрушаются старые институты, а вместе с ними происходит списание "старого" человеческого капитала. Формирование нового человеческого капитала ставит временны́е пределы эффективности любых реформ, поскольку требует, как правило, значительного времени для адаптации людей к институциональным реформам [5. С. 110]. В противном случае (когда скорость институциональных изменений существенно превышает социокультурные), формируются, как полагает Н.М. Плискевич [22], так называемые "институциональные рубцы", препятствующие всестороннему развитию человеческого потенциала.

Вместе с тем и сама профессия, будучи одним из слагаемых человеческого потенциала, становится (особенно в переломные моменты) тем социальным институтом, который позволяет человеку сменить или адаптировать ее к изменившимся обстоятельствам, моделируя тем самым свой социальный статус (материальное положение, стиль жизни, круг общения и пр.) [30. С. 223]. Таким образом, человеческий потенциал, накопленный ранее, отчасти помогает сгладить издержки адаптационного периода.

Очевидно, что в условиях новых геополитических и геоэкономических реалий имеющиеся межстрановые различия в ЕАЭС в уровне и качестве человеческого потенциала, скорее всего, будут только нарастать. Как отмечает Л.Б. Вардомский, «межстрановые различия в человеческом потенциале не могут быть долгосрочным фактором развития евразийского интеграционного проекта, необходима программа перенацеливания деятельности ЕАЭС на согласованное и совместное развитие человеческого потенциала и его более эффективное использование, прежде всего, через координацию национальных стратегий развития и реализацию совместных экономических и социальных проектов» [7. С. 25]. Ввиду того, что масштаб количественной и качественной дифференциации человеческого потенциала определяется как запасом достигнутой в досанкционный период социальной прочности общества, так и способностью национальной социальной политики оперативно гасить волны от макроэкономических шоков, очевидно, потребуется еще большая, чем раньше, как отмечал А.А. Аузан еще в 2015 г., «защита статей государственного бюджета, нацеленных на инвестиции в человеческий капитал» [4. С. 244]. Сопоставление долей расходов на образование и здравоохранение, с одной стороны, и расходов на оборону и безопасность, с другой, в общем объеме расходов консолидированного бюджета в странах ЕАЭС в 2016 и 2020 гг. наглядно показывает отсутствие значимой положительной динамики в сторону социализации расходов госбюджета (табл. 1).

Все это доказывает ограниченность чисто рыночных решений большинства социальных проблем и необходимость интеграции государственной социальной и экономической политики, активного участия государства в корректировке провалов рынка и одновременно – стимулирование развития экономики с помощью вложений в человеческий капитал [31. С. 174]. Однако, в странах ЕАЭС и особенно в России, сейчас это трудно осуществимо, поскольку в ближайшей перспективе приоритет будет, скорее всего, отдан расходам на оборону и безопасность.

Таблица 1 Доля расходов на образование, здравоохранение и оборону в общем объеме расходов консолидированного бюджета в странах ЕАЭС (%)

Источник: рассчитано автором: [25. С. 405-407].

Вместе с тем, в современных условиях важнейшим фактором обеспечения экономической безопасности ЕАЭС становится именно человеческий потенциал. Так, Н. Юрова полагает, что необходимо пересмотреть подходы в рамках внутриинтеграционного взаимодействия в плоскости формирования, развития, реализации и сохранения человеческого потенциала и идти по пути укрепления сотрудничества для повышения экономической безопасности евразийского региона, находящейся под угрозой ввиду значительных проблем в уровнях и синхронности развития человеческого потенциала в странах ЕАЭС [33. С. 62, 70].

Кроме того, есть шанс, что в рамках интеграционного объединения сработает так называемый «синергетический эффект», который снивелирует издержки социально-экономического кризиса в странах-участницах. По мнению Г.И. Осадчей и Е.Е. Киселевой, «преодолению экономического кризиса будет способствовать укрепление и развитие интегрированного экономического пространства, в котором каждый участник, за счет синергетического эффекта, сможет заработать больше, чем он мог бы заработать, находясь вне этого пространства» [20. С. 2]. Это могло бы, в свою очередь, стать весомым доказательством экономической природы ЕАЭС, сводящим на нет усилия западных экспертов представлять его как политический, а не экономический союз [28. С. 104]. Однако, поскольку «интеграционная миссия стран ЕАЭС на Западе рассматривается как реальная угроза…», странам региона необходимо быть готовыми к тому, что «…геополитический троллинг и санкционное давление будут только нарастать» [23. С. 68].

Сравнение основных слагаемых близких по значению индексов человеческого развития (ИЧР) в России и Белоруссии² показывает, что более высокое положение России в рейтинге стран ЕАЭС по ИЧР (52 место в 2021 г.) объясняется большей величиной показателя душевого валового национального дохода (ВНД), тогда как Белоруссия (60 место в 2021 г. по ИЧР) опережает Россию по ожидаемой продолжительности жизни и демонстрирует меньший коэффициент неравенства людей (табл. 2).

Среди стран ЕАЭС наибольшую сбалансированность слагаемых индекса ИЧР демонстрирует, как видно из данных табл. 2, Казахстан, наименьшую – Киргизия. В 2021 г. Казахстан занимал 56 место в рейтинге по ИЧР, Киргизия – 118 место. При этом разрыв становится еще больше (61 в Киргизии против 141 в Казахстане), если сравнить ИЧР в этих странах, скорректированные с учетом неравенства в трех основных измерениях человеческого развития (здоровье и долголетие, знания и достойный уровень жизни).

Таблица 2 Индекс человеческого развития (ИЧР и ИЧРН)* и его компоненты в ЕАЭС

* до 2013 г. – «Индекс развития человеческого потенциала» (ИРЧП) ** средний показатель неравенства, рассчитываемый по трем основным измерениям человеческого развития (здоровье и долголетие, знания и достойный уровень жизни). Источник: составлено автором по: [14. C. 347-348], [15. С. 343-344; 351-353], [34. P. 149-150]; [35. P. 272-273, 281-283].ИЧР с поправкой на неравенство (ИЧРН) показывает, насколько неравномерно распределены среди населения достижения страны в области человеческого развития. Чем сильнее неравенство, тем ниже значение ИЧРН по сравнению с ИЧР. Эти «потери» (разница в процентах между значением ИЧРН и значением ИЧР) составили в России в 2021 г. 8,6%, в Белоруссии – 5,3, Казахстане – 6,9, Армении и Киргизии – 9,4%. Важно, что всем странам-членам ЕАЭС за прошедшее десятилетие с 2010 по 2021 гг. удалось добиться устойчивого нисходящего тренда в динамике этого показателя (табл. 3), что с высокой долей вероятности может говорить о влиянии евразийской интеграции на постепенное улучшение условий жизни населения участвующих в ней государств. Примечательно, что наименее успешной Киргизии удалось за этот период снизить показатель потерь значения индекса ИЧР почти на 6 процентных пункта. Это самый высокий показатель среди стран ЕАЭС, свидетельствующий о постепенном сближении и выравнивании уровней развития внутри рассматриваемого региона.

Таблица 3 Потери значения индекса ЧР, обусловленные неравенством в распределении достижений в области человеческого развития (%)

Источник: составлено автором по: [35. P. 281-283], [15. С. 308-310], [14. C. 206-207], [34. P. 153-154].

В Казахстане провозглашена и последовательно реализуется государственная политика, основанная на принципе человекоцентричности. Он лежит в основе всех национальных программ, а также прописан в Национальном плане развития Республики Казахстан до 2025 года [18. 177]. Киргизия же оказалась «заложницей» так называемого «высокообразованного молодежного бугра» (необычно высокая доля молодежи в возрасте 15–24 лет в общей численности взрослого населения). В условиях низкого уровня ВВП и вялой экономической динамики высокообразованная молодежь не могла найти достойную работу, что привело в 2005 и 2010 гг. к мощному взрыву протестных настроений в стране [12. C. 51].

В России в рамках действующей с начала 90-х гг. модели экономики отсутствуют возможности адекватной реализации человеческого потенциала, что подчеркивается в ряде российских исследований. Так, по мнению С. Долматовой, высокое социальное неравенство влечет за собой неравный доступ населения к качественному образованию, здравоохранению, культуре. В результате образуется замкнутый круг, когда при крайне неравномерном распределении ресурсов, в условиях деиндустриализации и гипертрофии финансового сектора, в бедственном положении оказываются отрасли, связанные с формированием человеческого потенциала, и воспроизводятся неравные условия для его реализации [16. C. 361]. В. Гимпельсон и Р. Капелюшников отмечают, что невостребованность человеческого капитала (в силу отсутствия соответствующих его уровню рабочих мест) приводит к его постепенной утрате [9, 11]. В России с середины 2000-х гг. фиксируются рост безработицы среди лиц с высшим образованием и снижение отдачи от его уровня. В основе этих процессов – дисбаланс между числом лиц с высшим образованием и численностью рабочих мест, предполагающих его использование. Так, в России в 2018 г. доля лиц с высшим образованием достигла 34,2% занятых, при том, что количество рабочих мест для специалистов высшей квалификации было гораздо меньше – 24,6% [27. C. 114].

Таким образом, возможная причина кроется не только и не столько в низком качестве рабочей силы, сколько в «плохих» рабочих местах, на которых не предъявляются повышенные требования к образованию работников, и не предлагается значимых премий даже для носителей развитого человеческого капитала [2. C. 92]. На парадоксальную ситуацию бедности российских профессионалов обращают внимание в своем исследовании Н.Е. Тихонова и Е.Д. Слободенюк. В конце 2019 г. средняя зарплата профессионалов в России составляла после вычета налогов 34733 руб. при 29293 руб. по работающим в среднем, что свидетельствует о недооценке высококвалифицированного нефизического труда в российской экономике и о дисбалансе спроса и предложения на соответствующем сегменте рынка труда. Слабая связь качества человеческого капитала и уровня заработной платы демотивирует профессионалов в наращивании их знаний и навыков [27. С. 114-115; 132].

Учитывая распространенную в последние 25 лет практику «покупки дипломов», уровень реального образования не растет. Так, в 2015 г. в России у 8% лиц с дипломом об окончании высшего учебного заведения общее количество лет обучения было менее 15, а у 4% – менее 14 лет, при этом не все имели даже законченное школьное образование [26. C. 89-90]. Кроме того, профили полученного образования и трудовой деятельности часто не соответствуют друг другу, однако это, как ни парадоксально, никак не отражается на уровне заработной платы.

В итоге, значительная часть специалистов с высокой профессиональной и образовательной подготовкой, в т.ч. с высшим образованием, работают не по специальности или вообще оставляют пределы родной страны в поисках более привлекательных рынков труда и приемлемых условий для достойной занятости. Только за два прошедших десятилетия Россия потеряла примерно половину своих ученых, в том числе – в существенной части прикладной науки, а ведь это была, действительно, «мощная армия ученых, занятая организацией внедрения научно-технических новшеств» [32. С. 141].

Другой, помимо России, яркий пример – это Армения, где в буквальном смысле «таксисты страны имеют два высших образования», поскольку выпускникам вузов найти работу по специальности практически невозможно, и они вынуждены работать в сфере обслуживания населения [1. С. 114]. Армения, по сути, превратилась в страну-донора высокообразованных и квалифицированных кадров. Большой отток произошел из Национальной академии наук Армении, численность академических работников в которой сократилась в период с 1990 по 2008 гг. с 7 до 3,5 тыс. человек. Причем, отток научных кадров произошел в основном за счет наиболее активной возрастной группы (30-50 лет), в итоге сейчас стоит серьезная проблема, связанная со старением трудового персонала научных организаций, где превалируют сотрудники в возрасте 50-70 лет. Наиболее тревожны возрастающие миграционные настроения у значительной части молодежи. Результаты социологического исследования, проведенного в Армении, показали, что уже 2011 г. почти 40% опрошенной молодежи в возрасте от 18 до 30 лет, имеющие высшее или среднее специальное образование, хотели навсегда уехать из страны [3. C. 60]. После вступления Армении в 2015 г. в ЕАЭС поток мигрантов из Армении вновь усилился, при этом основным направлением трудовой миграции была Россия. По оценкам экспертов, вступление Армении в ЕАЭС позволило снизить риск бедности домохозяйств трудовых мигрантов на 2,5 процентных пункта, а риск острой бедности – на 4,5 процентных пункта [13. C. 29]. Справедливо отмечается, что «экономика Армении строится не на экспорте продукции, производимой в стране, а человеческого капитала, или рабочей силы, дивиденды от которого возвращаются в страну в виде частных трансфертов» [3. C. 61). Несмотря на снижение доли денежных переводов в ВВП за последние годы (с 19% в 2013 г. до 12% в 2021 г.), они все еще остаются значительным источником дохода в Армении. Однако, по прогнозам ЕАБР, спад российской экономики отрицательно отразится на рынке труда и на располагаемом доходе населения, ограничивая, таким образом, потоки переводов трудовых мигрантов. Сокращение денежных переводов из России может привести к прямым потерям ВВП Армении на 1,0% в течение 2022 г. [8. C. 14).

Перед серьезными вызовами со стороны интеллектуальной миграции стоят и государства Центральной Азии. Эксперты обращают внимание на то, что без системных реформ и серьезного подхода к проблеме оттока кадров неопределенными выглядят перспективы реализации стратегий развития центральноазиатских государств, что несет в себе мощный вызов для их социальной стабильности и безопасности [6. С. 117].

По данным Всемирного банка, межстрановые различия в уровне валового внутреннего продукта на душу населения тесно связаны с уровнем развития человеческого капитала. Его вклад весьма существенен и может достигать от 10% до 30% [37. P. 51]. По оценкам экспертов, в странах с наиболее развитой экономикой в среднем 60% прироста национального дохода определяется приростом знаний и уровнем образования. Увеличение бюджетных расходов на образование на 1% ведет к росту ВВП на 0,35% [1. С. 107]. Многие исследователи полагают, что «именно конкуренция за высококачественный человеческий капитал, а не за минеральные ресурсы, будет определять положение страны в мировом экономическом обороте, тенденцию ее к маргинализации или, наоборот, выдвижение к доминированию» [4. С. 244]. Чтобы избежать крупномасштабной «утечки мозгов» из ЕАЭС, необходимо «поднять общий уровень социокультурного развития широкого большинства, способного если и не вливаться непосредственно в «креативный класс», то вполне качественно отвечать на исходящие из него импульсы и в целом создавать комфортную для его передовых представителей среду» [21. С. 34].

Сейчас странам ЕАЭС необходимо приложить максимум совместных усилий, чтобы избежать ошибок и просчетов, допущенных при распаде СССР в начале 90-х гг. прошлого столетия, когда в результате «идеологического шока» произошло «разрушение советской идентичности многих представителей старших поколений и утрата смысла прожитой ими жизни» [24. С. 35], был фактически утрачен накопленный ранее человеческий капитал.

В связи с этим, в условиях текущего переформатирования постсоветского пространства на первый план в государствах ЕАЭС выходят проблемы устойчивости не только чисто экономического, но и социального, человеческого, развития. На одном полюсе находится Россия, где цена социальной адаптации к беспрецедентному санкционному давлению чрезвычайно высока, на другом – остальные страны ЕАЭС, в которых в силу социально-экономической связанности с Россией неизбежно резко сузился горизонт для дальнейшего развития и наращивания человеческого потенциала.