Социально-экономическая динамика России характеризуется в последнее десятилетие глубоко различными, если не противоречивыми трендами. С одной стороны, в 2011-2012 годах в экономике началась стагнация, длящаяся уже десять лет – средние темпы роста валового внутреннего продукта (далее – ВВП) составляют около 1%. С другой стороны, российское государство сегодня стало одним из ключевых игроков мирового геополитэкономического пространства. Являясь собственником энергоресурсов мирового значения, а также одним из мировых лидеров в области вооружений, освоения космоса и пр., оно существенно влияет на процессы глобального развития.

Вместе с тем, внутри страны сегодня наблюдаются глубокие проблемы, обусловленные отставанием в области высоких технологий (за исключением отдельных сфер, связанных, преимущественно, с военно-промышленным комплексом), низкими темпами роста в различных отраслях экономики знаний, нараcтанием высокого уровня социального неравенства и глубокими межрегиональными социально-экономическими диспропорциями. В то же время, в стране более 20 лет не происходит существенных изменений во внутриполитической расстановке сил, а большинство граждан на выборах стабильно демонстрирует свое доверие представителям действующей экономико-политической власти.

Указанные противоречия требуют своего разрешения, что и станет предметом настоящей статьи. В свою очередь, разрешение этих противоречий предполагает обращение к исследованию специфики социально-экономической динамики в России последнего десятилетия и поиск ответов на вопросы о путях перехода страны от стагнации не только к экономическому росту, но и к социально-экономическому развитию.

Следует подчеркнуть особо, что актуальность исследуемой проблемы возрастает на фоне длящейся уже второй год пандемии COVID-19, а также обострения мирового геополитэкономического соперничества.

Разработка проблемы развития национальной экономической системы предполагает использование современного системного метода, позволяющего выделить:

– во-первых, системное качество (в данном случае – системное качество российской экономики постсоветского периода);

– во-вторых, ее элементы и структуру;

– в-третьих, основные этапы и специфику ее развития.

Такое исследование предполагает интегрированное использование багажа не только традиционного категориального аппарата макроэкономики, но и современной эволюционной экономической теории, а также классической политической экономии и институционализма XXI века.

Речь пойдет о выделении как основных обобщающих макроэкономических индикаторов (ВВП, уровень инфляции, занятость и пр.), так и качественных изменений в экономике, происходящих в процессе новейшего исторического развития. Это обстоятельство касается, с одной стороны, меры прогресса различных отраслей, что подразумевает использование, в том числе, редко применяемых в экономических исследованиях качественных индикаторов и натуральных показателей, характеризующих структуру общественного производства, прежде всего, материального (определяющего в условиях императивов реиндустриализации лицо российской экономической системы). С другой стороны, оно требует внимания к различным социальным аспектам, характеризующим не столько рост, сколько развитие.

Социальные аспекты выступают центральными в исследованиях, лежащих в пространстве политической экономии и институционализма. В свою очередь, авторы, развивающие эти направления, концентрируют свое внимание не только на традиционно используемых параметрах экономического роста, но и на параметрах его качества: в частности, на показателях оценки уровня развития современного высокотехнологичного производства, человеческого потенциала, а также на степени продвижения общества по пути решения экологических проблем.

Кроме того, в процессе выделения системного качества российской экономики, использование багажа современной классической политической экономии обусловит обращение к изучению, прежде всего, специфики генезиса и развития системы производственных отношений, а также противоречий их воспроизводства в неразрывной связи с воспроизводством производительных сил. Подобный подход, развиваемый рядом известных современных ученых-экономистов¹, позволяет отразить специфику динамики российской экономики (качество роста, причины спада), равно как и специфику ее структуры.

Этот подход лежит в русле новейших трендов в экономической теории, которая постепенно поворачивается к исследованию причинно-следственных связей, за которое в 2021 году была присуждена Нобелевская премия. Существенность этого разворота позиции Нобелевского комитета обнаруживается в сравнении с предыдущей премией, которая была присуждена за работы по организации аукционов. При этом в решении Нобелевского комитета подчеркивается особо, что исследования в области причинно-следственных связей революционизируют экономическую науку.

Обзор исследований по проблеме. Утрата российской экономикой в 2010-х гг. динамизма нулевых годов текущего века побудила исследователей поднять вопрос об исчерпанности сложившейся модели роста и поиске новой модели развития.

Несмотря на наличие ряда зарубежных работ, посвященных данной теме, выглядит естественным, что исследование проблем социально-экономического развития России велось и ведется, преимущественно, силами российских авторов. Характеризуя работы последних, следует выделить два основных течения (между которыми нет жесткой границы): авторов, работающих преимущественно в методологии «мейнстрима», и тех авторов, которым ближе «гетеродоксальное» направление.

В российском «мэйнстриме» замедлению роста российской экономики в 2010-е гг. и поиску новой модели роста посвящены статьи Н. Акиндиновой, Е. Гурвича, Б. Замараева, А. Кудрина, В. Мау, Е. Ясина, и др. В них смена модели роста увязывается, прежде всего, с необходимостью институциональных преобразований в экономике, снижением роли государства, большей либерализацией хозяйственной жизни и пр. В частности, в [22. С. 21] отмечается, что «государство должно привлекать интеллектуальный капитал, создавать пространство опережающего технологического регулирования для выхода частного сектора на передовые рубежи в мире (установление «мирового рекорда»)». В более поздних статьях² наблюдается определенный отход от классических либеральных рекомендаций для политики стимулирования экономического развития: отмечается, что, в отличие от развитых стран, практически исчерпавших резервы денежного стимулирования роста, Россия и другие развивающиеся страны «могут полагаться на традиционные методы денежно-кредитного регулирования, сопровождая их макропруденциальными мерами, способными повысить устойчивость финансового сектора к внешним шокам, а также структурными мерами, позволяющими укрепить курс национальной валюты» [16. С. 29].

Альтернативный взгляд на причины замедления экономического роста в России и контуры новой модели роста представлен в работах российских ученых, придерживающихся в целом «дирижистского» подхода, предполагающего усиление инвестиционно-инновационной направленности российской экономики, повышение роли государства, в том числе, для реализации политики экономического роста и развития.

Данный подход представлен в работах А. Аганбегяна, И. Буданова, С. Губанова, В. Ивантера, О. Сухарева, А. Широва и других экономистов. В частности, в работе [5] приведена система мер по стимулированию экономического развития российской экономики, содержащая как мероприятия со стороны совокупного спроса, так и меры поддержки совокупного предложения. Стимулировать совокупный спрос предлагается посредством механизма государственных закупок, а также государственного субсидирования кредитов населению на ипотеку и покупку товаров длительного пользования. А стимулирование совокупного предложения, по мнению авторов, должно включать реализацию структурных преобразований в экономике, направленных на построение социально-ориентированной инновационной экономики и ускоренное развитие новых высокотехнологичных производств, образования, науки и здравоохранения.

Указанные меры требуют проработки системы стратегического планирования и промышленной политики. И это обстоятельство подчеркивается в работах С. Бодрунова, С. Глазьева, А. Бузгалина, А. Колганова и др³. Среди потенциальных источников финансирования мер антикризисной политики авторами указаны накопленные крупные государственные резервы, свободная ликвидность банковского сектора, а также возможности увеличения государственного долга (до 20-30% ВВП) на фоне проведения стимулирующей денежно-кредитной политики.

Наконец, следует выделить работу группы российских исследователей, посвященную расчетам источников экономического роста на основе данных Russia KLEMS⁴. По мнению авторов указанного исследования, сегодня прослеживается определенная аналогия с восстановлением после кризиса 2008 г. Соответственно, меры по стимулированию роста должны быть связаны с повышением эффективности расширенного добывающего комплекса, стимулированием внедрения и адаптации передовых технологий и др.

Что касается зарубежных авторов, то главным образом вопросы экономической динамики РФ рассматриваются как один из аспектов более широких исследований, посвященных проблемам трансформаций в странах Центральной и Восточной Европы. В данных работах исследуются как достижения, так и недостатки реформ, в том числе, с акцентом на проводимую в этих странах макроэкономическую политику⁵.

В то же время, в ряде работ выделяются отдельные аспекты экономической динамики непосредственно и в России. Отмечается, что России свойственны экстенсивная модель экономического развития [50], а также низкий уровень интеграции в международную экономику [52]. При этом [54] причисляют Россию к «мощной державе в группе развивающихся стран». Некоторые авторы⁶ подчеркивают, что для экономики РФ характерна позитивная ситуация в области государственного долга, а наличие крупных резервов, накопленных в тучные годы, позволяет увеличивать его без особого риска для финансовой системы. Отмечается, что некоторые элементы российской политики выглядят явно кейнсианскими, что согласуется с ростом государственных расходов,

Отдельными исследователями проведен анализ важнейших макроэкономических показателей России, включая уровень доходов населения, величину и динамику ВВП [49; 52; 53; 54; 57], структуру промышленного производства и производительности [51], роль изменений цен на нефть, производительности труда в разных секторах, занятости, структуры рынков [42; 57], динамику российского экспорта, уровня государственных расходов и кредитования населения и хозяйствующих субъектов [52], дан прогноз долгосрочных перспектив экономического роста России, основных факторов, влияющих на показатели экономического роста в России [51; 44].

Многие авторы ссылаются на значительную зависимость экономического роста от природных ресурсов, подчеркивая, что Россия является ярким примером ресурсо-ориентированного типа развития [42; 44; 50; 52; 57]. Также констатируется значительное устаревание производственных мощностей, низкий уровень автоматизации, развития современных технологий и пр. На неэффективные сферы российской экономики приходится (в зависимости от сектора) от 30 до 80% разрыва в производительности с США.

В результате этих исследований зарубежные авторы делают достаточно обоснованный вывод, что России требуется переход к новой парадигме роста экономики, основанной на повышении производительности, планировании и технологических инновациях [43].

Следует также выделить работу [51], авторы которой предлагают не слишком оригинальную, но адекватную российским реалиям классификацию периодов экономического роста, выделяя восстановительный период 1990-х, период высоких темпов роста за счет расширения экспорта энергоресурсов (2004–2008 годы) и период поиска новой модели экономического развития (с 2009 г.).

Особого внимания заслуживает переведенная на русский язык и получившая большой резонанс книга известного американского исследователя российской экономики Дэвида Котца и журналиста Фреда Вира⁷, в которой дается анализ противоречий СССР, приведших к его уходу с исторической арены, а также раскрывается специфика экономической системы, возникшей вследствие попыток проведения неолиберальных реформ. По мнению авторов, в данной системе господствуют крупный сырьевой капитал и капиталы ВПК, тесно связанные с государственной бюрократией, вследствие чего для экономики России характерны экстенсивный тип воспроизводства, высокий уровень социального неравенства и низкие социальные достижения.

Системное качество российской экономики как главный детерминант ее динамики и структуры. На наш взгляд, системное качество российской экономики определяется:

– факторами, которые трудно назвать собственно экономическими: пространственно-географическими особенностями страны, спецификой исторической динамики российского социума и пр.;

– наследием СССР;

– спецификой осуществления трансформации в 1990-х годах;

– геополитэкономическими условиями (факторами внешней среды).

Раскроем указанные обстоятельства подробнее.

Специфика пространственных и природно-климатических параметров российской экономики хорошо знакома всем, кто ее изучает, однако этот аспект крайне редко исследуется учеными, анализирующими макроэкономическую динамику, специально. Между тем, это – один из решающих факторов, определяющих специфику объективных ограничений и целей макроэкономического развития страны. Так, исследователю необходимо учитывать не только протяженность территории РФ (свыше 10 000 км с запада на восток), но и наличие огромных труднодоступных пространств с низкой плотностью населения. В свою очередь, последние имеют решающее значение для целостного развития российского социума: так, к Северным районам России относятся 24 субъекта, занимающих до 70% общей территории страны, в них проживает около 17% населения. Такая специфика обусловливает объективную необходимость как учета проблем целостности пространственного развития при выработке целей экономического развития, так и использования в планировании и в экономической политике качественных индикаторов, отражающих степень достижения этих целей.

Названные особенности могут быть уточнены, если мы используем традиционно применяемый экономической теорией в данном случае ресурсный подход.

Естественные ресурсы: валовая ценность разведанных и оценённых на территории России запасов полезных ископаемых в недрах составляет примерно 30 трлн долл., что составляет 130 годовых бюджетов России. Прогнозные запасы золота составляют 150 тыс. тонн. В стране сосредоточено свыше 10% мировых запасов нефти, свыше 30% природного газа, свыше 5% запасов угля, около 25% железных руд, значительная часть запасов цветных, редких и драгоценных металлов и других полезных ископаемых.

Объем природного капитала на душу населения в России (около 1,75 млн руб.),что в два раза выше среднего показателя стран ОЭСР, но ниже среднего показателя других стран – экспортеров сырья⁸. При этом в структуре природного капитала России доминируют нефть (43%) и газ (23%). Так, по оценкам Всемирного банка на долю нефти приходится богатство в 764 тыс. руб. на душу населения. В целом же невозобновляемые ресурсы, включая нефть, природный газ, уголь и минерально-сырьевые запасы, составляют до 75% общего объема природного капитала России. Вместе с тем, в исследованиях и оценках природных ресурсов даже специализированных организаций традиционно преобладает количественный подход к их оценке и использованию.

В свою очередь, широко известные в мире колоссальные запасы полезных ископаемых могут выступить, как фундаментом ускоренной модернизации (по примеру Германии или США в конце XIX – начале XX веков), так и причиной так называемого «ресурсного проклятия» (или «голландской болезни»). Долгие годы эта проблема находится в центре приоритетного внимания как российских, так и зарубежных исследователей, в силу чего мы не будем останавливаться на ее подробном описании, ограничившись авторским вариантом дополнения и развития рекомендаций по преодолению «голландской болезни» России ниже по тексту.

В последнее время к ресурсным преимуществам страны относят и ее географическое положение, представляющее в долгосрочном периоде особую ценность. Разнообразие климатических зон позволяет гибко маневрировать средой человеческого обитания в периоды возможных климатических изменений. Наконец, к ресурсным преимуществам следует отнести и огромные запасы пресной воды, неуклонно сокращающиеся в мире в условиях урбанизации и развития промышленного производства.

Человеческий ресурс: индекс человеческого развития для России в 2020 году составил 0,824. Страна занимает 52 место среди 189 государств мира⁹ и остается в группе стран с очень высоким уровнем человеческого развития.

Капитальный ресурс: Произведенный капитал из расчета на душу населения оценивается примерно в 3 млн руб. На здания и сооружения в структуре произведенного капитала приходится около 80%, около 12% – на станки и оборудование, около 4% – на транспорт¹⁰. Основные фонды изношены на 37, 8% и это очень низкий показатель.

Структура совокупного богатства России по данным за 2017 год в оценке Всемирного банка выглядит так: человеческий капитал – 46%; произведенный капитал – 33%; природный капитал – 20% (из них 15% – невозобновляемые источники, 5% – возобновляемые); чистые иностранные активы – 1%.

Как видно, почти половину совокупного богатства России составляет человеческий капитал, и это относительно высокий показатель для сырьевой державы, однако ниже среднего значения (70%) для развитых стран.

Сказанное позволяет сделать весьма очевидный, но важный для дальнейшего исследования вывод: Россия благополучна и конкурентоспособна по двум ресурсным показателям – сырьевой и человеческий; неблагополучна и неконкурентоспособна также по двум – капитальный и институциональный (о последнем будет сказано ниже).

Анализ структуры факторов экономического развития России подводит к стратегическому выводу о том, что, опираясь на человеческий потенциал и развивая его, следует превращать ресурсные преимущества в преимущества конкурентные. Доходы, поступающие от извлечения и продажи естественных ресурсов, следует активно использовать для приобретения (и, безусловно, собственного производства) новейших технологий для новой научно-технологической революции, вместо того, чтобы аккумулировать их в пассивных накопительных фондах, размещенных в иностранных активах.

Историческое развитие России, в отличие от стран Западной Европы и США, характеризовалось сохранением (вплоть до начала ХХ века) господствовавшей на протяжении свыше пяти веков системы отношений позднего феодализма с определяющей ролью сословного монархического государства, доминированием натурального хозяйства и внеэкономического принуждения (крепостное право в России было отменено лишь в 1861 году). Соответственно, относительно кратковременным был период активного развития рыночно-капиталистической системы: эта система отношений и институтов начала играть ключевую роль в экономическом развитии лишь в ХХ веке, однако уже в 1917 году была разрушена социалистической революцией.

Указанные исторические особенности обусловливают слабую укорененность в России рыночно-капиталистических отношений и, как следствие, неразвитость и неустойчивость соответствующих институтов (включая социокультурные традиции, ценности, особенности поведения и т.п.). При этом, наоборот, наличествует мощная инерция¹¹ феодально-государственной централизации, активно использующей нерыночные методы организации хозяйства, именуемые в России XXI века «ручным управлением».

Что касается сохранения в современной России ряда существенно трансформированных, но генетически связанных с экономикой СССР, элементов, то они не исчерпываются пережитками централизма и бюрократизации. От этой экономической системы РФ унаследовала сильно разрушенный «реформами» 1990-х, но отчасти сохранившийся потенциал высокотехнологичного развития, представленный высоким (по сравнению со странами полупериферии¹² с аналогичным России уровнем подушевого ВВП) уровнем развития фундаментальной науки и современных технологий в отдельных отраслях (прежде всего в ВПК, космической отрасли, атомной энергетике), образования, культуры.

Не менее важно и то, что в России устойчиво воспроизводится ориентация на значимый общественный сектор, в котором, по мнению большинства российских граждан, должны находиться, преимущественно, такие сферы, как энергетика, инфраструктура, добыча и переработка полезных ископаемых, ВПК, образование, наука и здравоохранение.

О разрушительности неолиберальных реформ 1990-х годов в РФ написано немало качественных работ¹³, в связи с чем, мы ограничимся лишь отдельными цифрами. Так кумулятивный спад ВВП за первые 4 года реформ составил 36%, на фоне сокращения реальных доходов на 30%. Производство в таких отраслях, как станкостроение, авиационная промышленность и пр. снизилось на 60-80%, а загрузка производственных мощностей на 50%. При этом уровень годовой инфляции в 1992 г. составил 2500%, в 1993 г. – 840%, и лишь к 1996 г. его удалось снизить до 22%¹⁴.

Последующий восстановительный рост 2000-х, одной из главных основ которого стали высокие (до 150 долларов США за баррель) цены на нефть и другие сырьевые товары, не смог решить самых острых структурных проблем, законсервировав сырьевую ориентацию российской экономики. Последующий кризис 2008-2009 годов и стагнация 2010-х со средними темпами роста менее 2% усугубило нарастание отставания российской экономики от лидеров мирового технологического и социального прогресса.

В современных условиях эти факторы дополняются неблагоприятными для России геополитэкономическими¹⁵ условиями воспроизводства. Превращение страны во «вновь придуманного врага» (англ. – new invented enemy) и масштабные международные санкции, нарастающие с 2014 года, с одной стороны, генерируют вызовы безопасности страны, обусловливая превращение ВПК в один из приоритетов экономического развития, а также создают серьезные ограничения для импорта высоких технологий и других жизненно важных товаров и услуг. С другой стороны, эти обстоятельства становятся мощным стимулом для активизации промышленной политики, ориентированной на развитие внутреннего высокотехнологичного производства, науки, образования и пр.

Таким образом, в 2020-е годы в России, в результате влияния всех перечисленных факторов, сложилась экономическая система, обладающая, с одной стороны, рядом типичных черт полупериферии мирового позднего капитализма, а, с другой, – своей уникальной спецификой. Системообразующими экономическими отношениями в современной России выступают частично контролируемый и регулируемый государством и крупными корпорациями рынок, а также частная собственность на капитал и наемный труд.

Вместе с тем, и сам рынок, и собственность в России, также имеют свои особенности.

Первый высоко монополизирован и контролируется (преимущественно неформально) крупными корпорациями [29].

Специфика отношений собственности состоит не столько в часто приписываемой России сверхвысокой доле государственной собственности (последнее является мифом, что было показано в работах одного из авторов текста¹⁶), сколько в том, что права собственности недостаточно специфицированы, а формы собственности часто неадекватны их экономическому содержанию. Так, многие государственные корпорации ориентируются в своей экономической деятельности не столько на решение общегосударственных задач, сколько на укрепление собственной власти и увеличение богатства управляющих ими инсайдеров-бюрократов (что, впрочем, характерно и для ряда частных корпораций, реализующих не столько интересы фирмы в целом, сколько приоритеты инсайдеров)¹⁷.

И, в то же время, ряд частных предприятий, особенно малого и среднего бизнеса, находится под жестким неформальным контролем государственной бюрократии.

Свои особенности также имеет и само государственное регулирование. В частности, активное использование бюрократией всех уровней так называемых «методов ручного управления», имеющих феодальный генотип и основывающихся на инструментах неформального давления на акторов экономики. Таким образом, российское государство играет не только свойственную любой другой современной рыночной экономике роль (поддержание институтов, макроэкономическое регулирование и социальная политика – эти функции реализуются в масштабах меньших, нежели в ЕС или Китае и обременены большими противоречиями), но и выполняет специфические функции, обусловленные, в частности, упомянутым выше эффектом «колеи» – «ручное управление», неформальный контроль, личная уния высшей бюрократии и крупного капитала и др. Как следствие, в российской экономике велика как формальная, так и неформальная роль государственной бюрократии.

Институциональная система в России также имеет свои особенности, обусловленные вышеперечисленными факторами. К важнейшим из них следует отнести относительно слабую спецификацию и защищенность прав собственности. «Генетической основой» этого феномена выступает специфика российской приватизации, результатом которой стало, с одной стороны, доминирование института наделенной собственности, который, как показал в своих работах Р. Талер¹⁸, неэффективен с точки зрения долгосрочного макроэкономического развития, а с другой – определяющая роль бюрократии, но не права в спецификации прав собственности.

Остаются малоэффективными и созданные в последние годы в России институты развития. Они многочисленны, но не объединены в единую систему, и обладают низким потенциалом реализации своих функций (к этой проблеме мы вернемся в заключительной части статьи).

Результатом перечисленных выше обстоятельств для экономики России стала так называемая «институциональная ловушка»¹⁹, в которой страна находится уже не первое десятилетие: низкое качество институтов тормозит экономический рост и препятствует переходу на траекторию развития, а стагнация, в свою очередь, воспроизводит низкое качество институтов. Эту ситуацию можно образно охарактеризовать как «стремление лебедя, рака и щуки, запряженных в один воз, сдвинуть его с места – лебедь рвется в облака, рак пятится назад, а щука тянет в воду». В качестве «лебедя» выступают институты развития, нацеленные на прорывное технологическое и социально-экономическое развитие. Но их инициативы ограничиваются монетарной политикой, которая имеет противоположную направленность. Во главу угла Центральным банком России поставлено таргетирование инфляции, что относится к классическому инструменту сдерживающей политики – ей соответствует образ «рака». Крупному бизнесу соответствует образ «щуки» – бизнес «улавливает» потоки доходов и переправляет их за границу. Работает механизм «утечек» из национальной экономики, вместо механизма «инъекций» в нее.

Если в содержательном смысле объединить реальность, скрывающуюся за этими образами, то напрашивается вывод, что экономическая система России в своей основе – на уровне отношений собственности – содержит глубинные противоречия, являющиеся не источником ее развития, а причиной стагнации. И данные противоречия характеризуют сегодня экономическую динамику.

С одной стороны, поскольку основная экономико-политическая власть в РФ принадлежит крупному корпоративному капиталу и высшей государственной бюрократии, ориентированных, прежде всего, на получение рентных доходов от сырьевого сектора, укрепление ВПК и финансового посредничества, а так же развитие паразитирующих на них посредников, то в экономике господствует экстенсивный тип воспроизводства с низкими темпами роста и качественными результатами. Этому способствует и широкое распространение таких методов регулирования как «корпоративное манипулирование» и «ручное управление».

С другой стороны, в тех областях, где указанные методы регулирования используются для реализации общенациональных приоритетов (а в реализации ряда из них, в частности – безопасности, заинтересованы и элиты), достигаются значимые результаты. И это касается не только ВПК и ряда технологически связанных с ним отраслей, но и ряда других сфер, в частности, такой важной для обеспечения продовольственной безопасности отрасли, как сельское хозяйство и обслуживающие его отрасли АПК.

Следствием этого становятся противоречия как в объективных трендах макроэкономической динамики (и это касается и качественных, и количественных аспектов), так и в теоретических оценках этих трендов в интеллектуальном сообществе.

К исследованию этих трендов мы и перейдем далее.

Динамика российской экономической системы: основные количественные и качественные характеристики. В экономической динамике постсоветской России прослеживаются три крупных этапа: этап трансформационного спада (1991–1998 гг.), этап экономического роста (1999–2008 гг.), этап «новой нормальности» (с 2009 г. – по настоящее время).

Первый этап был связан с системной трансформацией российской экономики, осуществлявшейся с большими социально-экономическими издержками, что и вылилось, как мы показали выше, в продолжительный спад основных экономических показателей (ВВП, доходов, инвестиций, реального производства и т.п.).

На втором этапе в российской экономике начался рост, носивший сперва восстановительный характер (исходным толчком для него послужил эффект девальвации рубля в 1998 г. в сочетании с наличием незагруженных производственных мощностей и незадействованной рабочей силой), затем стимулировавшийся бюджетными расходами и общим повышением совокупного спроса на основе роста экспортно-сырьевых доходов (фактор благоприятной конъюнктуры на мировых сырьевых рынках). Мировой экономический кризис 2007–2009 гг. завершил второй этап динамики российской экономики.

Этап «новой нормальности» характеризуется неустойчивостью экономической динамики в России и затуханием долгосрочных темпов экономического роста. После кризисного падения (минус 7,8% ВВП в 2009 г. по данным Росстата) и посткризисного восстановления экономики в 2010–2011 гг., возврата к докризисным высоким темпам роста не произошло – рост носил затухающий характер, а в конце 2014–2016 гг. проявилась локальная рецессия, вызванная сочетанием как внутренних, так и внешних факторов.

Ниже мы представим, прежде всего, параметры роста, поскольку они хотя и недостаточны, но необходимы для оценки стагнации российской экономики последнего десятилетия²⁰.

В целом можно сделать вывод об «упущенном десятилетии» экономического роста России: по нашим оценкам средний темп роста реального ВВП за период 2010–2019 гг. составил не более 2% в год, хотя ряд экспертов дает более пессимистические оценки – не более 1%²¹. В период же 2000-х гг. средние темпы роста российской экономики составляли около 7% в год. В результате за десятилетие 2009–2019 гг. по темпам роста экономика России устойчиво отставала от среднемировых показателей (3,76% в год²²). Графически траектория экономической динамики России (реальный ВВП) в постсоветский период в сравнении с траекторией мировой экономики представлена на Рис. 1. Показатели 1990 г. приняты за 100%.

Как следует из графика рис.1., за 30 лет, прошедших с начала рыночных реформ, реальный ВВП России превысил показатель 1990 г. всего лишь на 20–25%, в то время как значение мирового ВВП в 2019 г. в 2,8 раз превышало аналогичный показатель 1990 г.

Рис. 1. Сравнительная динамика российской и мировой экономики в 1990 – 2020 гг. Уровень 1990 г. = 100%.

Источник: рассчитано по данным МВФ: URL: >>>>

Отставание динамики российской экономики от мировой позволяет оценить накопленные потери экономического роста в России как совокупную площадь, ограниченную сверху графиком динамики мировой экономики, а снизу – графиком динамики российской экономики. Более подробно методология расчета накопленных потерь экономического роста представлена в [37].

Здесь же отметим, что, по авторской оценке, накопленные потери реального ВВП России за 1991–2020 гг. составили 25,4 единиц ВВП 1990 г. И хотя данная оценка является сугубо количественной, она позволяет сделать и содержательные выводы – какой объем средств российской экономики мог бы быть потрачен на цели развития (в том числе развитие человеческого потенциала), если бы экономическая динамика в России в течение всего постсоветского периода соответствовала хотя бы среднемировой.

Рассмотрим структурные факторы экономической динамики со стороны совокупного предложения – вклада различных видов экономической деятельности в валовую добавленную стоимость (ВДС), или в ВВП.

Отметим, что в целом в постсоветский период в экономике России более значимую роль стала играть сфера услуг, причем преимущественно «низших» услуг, не требующих высокого уровня и качества человеческого потенциала (торгово-посреднические услуги). По другим видам деятельности, особенно связанным с материальным производством (сельское хозяйство, добывающая и обрабатывающая промышленность, строительство, транспорт и связь), Россия к концу 2010-х гг., в лучшем случае, лишь вышла на уровень 1990 г. в реальном выражении.

Рост потребительского спроса (особенно в 2000-е гг.) не мог в полной мере покрываться за счет внутреннего производства – как следствие, возник ускоренный рост импорта и формирование зависимости российской экономики от мировой по широкой группе товарной номенклатуры (как в сфере инвестиционных, так и потребительских товаров).

Структура накопленного прироста ВДС по видам экономической деятельности представлена в табл. 1²³, из которой следует, что в целом за период 2003–2019 гг. в структуре прироста ВДС преобладал сектор услуг (преимущественно торгово-посреднических): так, на виды деятельности G, J, K суммарно пришлось около 52% всего накопленного прироста ВДС. На обрабатывающее производство, строительство, транспорт и связь пришлось в сумме 27,5% накопленного прироста ВДС. Еще 10% пришлось на первичный сектор экономики (добыча полезных ископаемых и сельскохозяйственные отрасли). Для наглядности отдельные виды экономической деятельности были сгруппированы в сектора – их вклад в прирост ВДС показан в табл. 2.

Таблица 1

Структура накопленного прироста ВДС по видам экономической деятельности

Таблица 2

Структура накопленного прироста ВДС по секторам экономики

Источник: рассчитано по данным таблицы 1.

Из табл. 2 следует, что роль вторичного сектора в целом несколько снизилась по сравнению с периодом 2003–2008 гг. Однако такое снижение имело место, прежде всего, в первой половине 2010-х гг. Несмотря на противоречивость данных Росстата за 2016–2019 гг. (многократные изменения методики расчета не могли не сказаться на качестве данных), во второй половине 2010-х гг. произошло повышение роли вторичного сектора. При этом в указанный период произошло снижение вклада сектора услуг (в том числе торгово-посреднических) в ВДС. Рост вклада четвертичного сектора в этот период произошел исключительно за счет вида деятельности «Обеспечение военной безопасности, обязательное социальное страхование» (L).

Заметно и усиление роли первичного сектора, прежде всего, добычи полезных ископаемых. Данный вывод прямо соотносится с выводом о значительной роли внешнего спроса в структуре прироста ВВП в середине 2010-х гг. В структуре экспорта России до двух третей приходится на топливно-энергетическое сырье, т.е. продукцию добывающих отраслей. В структуре импорта сохраняется преобладание товарной группы «машины, оборудование и транспортные средства». Изменения товарной структуры экспорта и импорта в ходе реализации политики импортозамещения пока еще невелики (например, снижение доли импорта продовольствия на 3 процентных пункта и рост доли экспорта сельскохозяйственной продукции на 3 процентных пункта), чтобы можно было судить об успешном импортозамещении.

Раскрытие структурных особенностей экономической динамики в России со стороны совокупного спроса и совокупного предложения следует дополнить более детальной характеристикой динамики выпуска по отдельным отраслям, в ряде случаев – в натуральных показателях.

Табл. 3. Динамика промышленного производства по отраслям в России, в сопоставимых ценах,

в % к соответствующему уровню 1992 г.

Источник: Росстат, расчёты авторов. URL: >>>>

Таблица 4

Динамика производства по отраслям обрабатывающей промышленности в сопоставимых ценах,

(в % к соответствующим уровням 1992 г.)

В табл. 3 представлена динамика промышленного производства в России и его основных отраслей (добыча полезных ископаемых, обрабатывающее производство, производство и распределение электроэнергии, газа и воды), а в табл. 4 – динамика по основным подотраслям обрабатывающей промышленности (в сопоставимых ценах, в % к 1992 г.). При этом следует отметить, что указанные показатели даются в сопоставлении с 1992 г., когда в российской экономике уже наблюдался спад (так, реальный ВВП в 1992 г. сократился почти на 15% к уровню 1991 г.). Поэтому оценкой выхода на докризисный уровень следует считать достижение не 100% по каждой отрасли (это уровень 1992 г.), а примерно 110–115%.

Как следует из анализа табл. 3, наиболее глубокий спад в 1990-е гг. испытало обрабатывающее производство, а в меньшей степени пострадала отрасль добычи полезных ископаемых. Указанная отрасль дала и наибольший прирост, выйдя к 2016 г. на уровень 130% от уровня 1992 г. Обрабатывающее производство в целом демонстрировало более скромные результаты, выйдя в 2016 г. на показатель 105%, что, с учетом имевшего в 1992 г. спада, оказывается даже ниже показателей конца 1980-х – 1990 г.

При этом обрабатывающее производство, в целом, представляет собой совокупность различных отраслей промышленности, динамика которых отличалась противоречивостью. Так, с середины 2000-х гг. начало бурно расти производство резиновых и пластмассовых изделий, которое, несмотря на отдельные спады (в кризис 2009 г. и в 2015 г.) в целом продемонстрировало высокие темпы роста, так что в 2016 г. объем производства в указанной отрасли в 2,75 раз превысил уровень 1992 г. Ускоренным темпом с середины 2000-х гг. развивалось производство электрооборудования, электронного и оптического оборудования, однако, кризис 2009 г. существенно повлиял на дальнейшие темпы развития указанной отрасли, в результате в 2016 г. объем выпуска в ней составил только 150% от уровня 1992 г. (это ниже, чем максимальный результат, достигнутый в 2007 г. – 185,6%). Химическое производство – еще одна отрасль, устойчиво развивающаяся с 2000-х гг. и успешно преодолевшая кризис 2009 г., в результате объем производства в ней в 2016 г. составил 155% от уровня 1992 г.

При этом одна из важнейших отраслей обрабатывающей промышленности – производство машин и оборудования (отметим, что отдельные виды машин и оборудования – то же электронное оборудование – в российской статистике учитывается как отдельная подотрасль) – показало крайне низкие результаты в период роста 2000-х гг. и последующего период десятилетней стагнации. В 2016 г. объем производства в указанной отрасли составил только 54% от уровня 1992 г. Еще одна отрасль, так и не восстановившаяся после трансформационного кризиса – это легкая промышленность (текстильное и швейное производство): в 2016 г. выпуск в отрасли составлял всего лишь 32% от уровня 1992 г.

Противоречивое развитие имело место и в сельскохозяйственной отрасли. На Рис. 2 показана динамика валового сбора зерна в России (млн тонн). Для данной отрасли характерна ярко выраженная цикличность, связанная с природными факторами (засухи, неурожаи), поэтому к фактическим данным была добавлена линия тренда. Отметим, кстати, что в 1990-е гг. цикличность усилилась: амплитуда колебаний выросла, что было связано и с системными факторами: трансформацией отношений собственности на селе, изменением институциональной структуры экономики, выстраиванием новых хозяйственных связей между деревней и городом и т.п. В 2000-е гг. шло постепенное восстановление отрасли, ускорившееся после 2014 г. (в этой связи можно отметить положительное влияние санкций – и ответных контрсанкций – на зерновую отрасль).

Рис. 2. Валовой сбор зерна в России (млн тонн)

Источник: рассчитано авторами по: Сельское хозяйство, охота и охотничье хозяйство, лесоводство в России // М.: Росстат. 2015. С. 80; Сельское хозяйство в России / Стат. сб. // М.: Росстат. 2019. С. 47.

Рис. 3. Динамика поголовья скота в России (млн голов)

Источник: рассчитано авторами по: Сельское хозяйство, охота и охотничье хозяйство, лесоводство в России // М.: Росстат. 2015. С. 91-92; Сельское хозяйство в России / Стат. сб. // М.: Росстат. 2019. С. 57.

Однако в российском животноводстве ситуация оказалась гораздо более драматичной. На Рис. 3 представлена динамика поголовья скота в России по категориям (крупный рогатый скот, свиньи, овцы и козы). По всем трем группам наблюдалось резкое падение в 1990-е гг. Так, крупный рогатый скот сократился с 60,5 млн голов в 1986 г. до 28,5 млн голов в 1998 г. и продолжал сокращаться и далее, до 18,2 млн голов в 2018 г. Поголовье свиней снизилось с 40 млн голов в 1989 г. до 13,7 млн голов в 2004 г., после чего начался медленный рост, и в 2018 г. поголовье свиней составило 23,7 млн голов. Поголовье овец и коз снизилось с 66,3 млн голов в 1983 г. до 14,8 млн голов в 1999 г., затем также начался медленный рост, и в 2018 г. поголовье овец и коз составило 23,1 млн голов. Однако, как видно из сравнения данных показателей, некоторый рост по свиньям, овцам и козам в 2000-е гг. не смог компенсировать спада 1990-х гг.

Противоречивая динамика в сельскохозяйственных отраслях не могла не отразиться и на показателях потребления основных продуктов питания населением. По сравнению с 1995 г. (более ранние данные не обладают сопоставимостью) в 2014 г. потребление на душу населения овощей выросло на 46%, мяса – на 35%, яиц – на 26%, сахара – на 25%, а потребление молока, картофеля и хлеба сократилось на 4%, 10% и 2% соответственно. Наиболее существенный рост по потреблению был достигнут за счет рыбы (на 143%), растительного масла (на 86%), а также фруктов и ягод (на 120%). Указанные показатели характеризуют как изменения в структуре потребления (рост доли рыбы, овощей и фруктов), так и возможности, открывшиеся перед российской экономикой в ходе встраивания в мировой рынок (импорт продовольствия, в частности, фруктов). При этом ограниченные возможности российского животноводства не позволяют в ближайшей перспективе резко повысить потребление мяса без учета импорта.

Остановимся также на характеристике качественных результатов экономического роста в России с позиции социального подхода. Если структурный подход определяет качество роста преимущественно со стороны производства и места страны в международном разделении труда, то социальный подход делает акцент на гуманистической составляющей экономического роста: справедливом распределении доходов, продолжительности и качестве жизни, нерыночных благах и т.п.

Одним из показателей, учитывающих социальную составляющую экономического роста (в плане образования и продолжительность жизни), является Индекс человеческого развития (HDI). Значения HDI для России и ряда стран, с которыми проводилось сравнение выше, представлено в таблице (см. табл. 4).

Таблица 5

Индекс человеческого развития (HDI) по группам стран

Сравнение приростов значения HDI для России с динамикой ВВП, в том числе, подушевой, показывает, что развитие российской экономики, измеряемое по HDI, шло медленнее, чем экономический рост, измеряемый ВВП на душу населения. Так, значение HDI России в 2019 г. по сравнению с 1990 г. увеличилось на 12%, в то время как подушевой ВВП вырос в реальном выражении на 27%. При этом динамика ВВП на душу населения также учтена в HDI, так что частично прирост значений данного индекса также относится на счет увеличения подушевого ВВП.

Рис. 4. Доля населения в России с денежными доходами ниже прожиточного минимума

Источник: составлено авторами на основе данных Росстата (URL: >>>> (Дата обращения: 22.05.2021)).

Традиционный HDI не учитывает ряд других недоходных показателей качества экономического роста и развития, однако попытки расширить количество индикаторов, учитываемых в HDI, предпринимаются. В частности, HDI рассчитывается с учетом неравенства – как по доходам, так и по образованию и продолжительности жизни (IHDI), значение которого для России в 2019 г. составило 0,740, что на 10 пунктов ниже значения традиционного HDI. К сожалению, из-за отсутствия данных, невозможно провести ретроспективный анализ по IHDI для прошлых лет, чтобы оценить динамику качественного роста с учетом изменений в неравенстве (заметим, однако, что по таким слагаемым как продолжительность жизни и качество образования СССР входил в число наиболее развитых стран мира, а уровень неравенства был одним из самых низких). Поэтому рассмотрим показатели неравенства (прежде всего, по доходам) как отдельные индикаторы социального качества роста.

На Рис. 4 представлена динамика доли российского населения с денежными доходами ниже прожиточного минимума. Анализ данных на рисунке позволяет сделать вывод, что, в основном, снижение доли населения с доходами ниже прожиточного минимума произошло в период с 2000–2007 гг., когда указанный показатель сократился с 29% до 13,3%. В последующий период происходили колебания этого показателя: минимальное значение пришлось на 2012 г. (10,7%), а к концу периода оно составило 12,1% (2020 г.). Отметим также, что на протяжении рассматриваемого периода менялась как величина прожиточного минимума, так и методология его расчета, поэтому прямые сопоставления только количественных показателей не совсем корректны. В целом, на этапе стагнации снижение бедности в России, наблюдавшееся на этапе восстановительного роста, практически остановилось.

Оценка неравенства доходов на основе коэффициента Джини также является неполной. В 1992 г. по данным Росстата индекс Джини составлял 0,289, а в 2007 г. он увеличился до 0,422. Это максимальное значение за весь период наблюдений, представленный в данных Росстата. Восстановительный рост в России в 2000-е гг., таким образом, сопровождался усилением неравенства в распределении доходов. В период стагнации 2010-х гг. неравенство распределения доходов, оцениваемое по индексу Джини, менялось неустойчиво с некоторой тенденцией к снижению (так, по данным 2019 г. значение индекса Джини составило 0,411). Отметим также, что доля денежного дохода, приходящаяся на 1% лиц с наивысшими доходами, в России остается высокой: 20,2% за 2010–2019 гг.²⁴. Россия по данному показателю находится практически на уровне США (20,5%), в то время как для европейских стран и Японии значение данного показателя ниже: Германия – 12,5%, Швеция – 9%, Япония – 10,4%. В Китае на долю 1% лиц с наивысшими доходами приходится 13,9% денежных доходов²⁵.

Высокое неравенство в распределении доходов искажает результаты экономического роста, поскольку значительная часть прироста дохода приходится на ограниченное число лиц.

* * *

Подводя итоги данной статьи отметим, что социально-экономическая динамика РФ последних десятилетий характеризуется глубокими противоречиями, обусловленными спецификой ее производственных отношений и институтов.

Специфика российского рынка (доминирование крупнейших корпораций, прежде всего – сырьевых), государственного регулирования (рассогласованность институтов развития и монетарной политики, большая роль «ручного управления»), отношений собственности («вмененная» собственность, слабая спецификация прав собственности), слабое развитие отношений социальной защиты (в частности, отсутствие прогрессивного налога на доходы и наследство) и пр. не могут выступать источником устойчивого, социально-ориентированного, опирающегося на прогресс высоких технологий, развития,

Статистические данные, при всей ограниченности возможностей количественной оценки качественных индикаторов, показывают, что для России последнего десятилетия характерны не только низкие темпы роста (не превышающие 2%), но и низкое качество последнего, особенно, в социальной сфере. Отдельные исключения, которые не всегда можно оценить строго в силу отсутствия или закрытости данных (например, производство современных видов вооружений, относительные успехи в ряде отраслей энергетики, сельского хозяйства) мало сказываются на общих выводах нашего исследования.

Какими же могут быть альтернативы текущему вектору развития?

В настоящее время в России предложен широкий круг программ, в которых рассматриваются различные модели перехода к ускоренному росту и/или устойчивому развитию. При всем многообразии программ, в них представлены два главных подхода.

Первый исходит, главным образом, из необходимости осуществления институциональных изменений, направленных на углубление либерализации экономики, экстенсивную и интенсивную экспансию частной собственности, развитие конкуренции, создание независимой судебной системы и пр. ²⁶

Второй подход исходит из того, что нынешняя модель требует глубоких системных изменений, ориентированных на реализацию социальных, гуманистических и экологических приоритетов в ходе реиндустриализации на базе приоритетного развития высоких технологий²⁷. Подход предполагает глубокое реформирование системы социально-экономических отношений, начиная с фундаментальных основ, затрагивающих отношения собственности на ресурсы (капитальные и естественные) и соответствующие потоки доходов. Такая трансформация позволит поставить под контроль общества (социализировать, а не просто национализировать) ключевые сферы развития – инфраструктуру, науку, образование, здравоохранение, а также перенаправить рентные потоки на цели устойчивого, социально-ориентированного развития. Последнее требует коренных изменений в системе распределения доходов и социальной защиты, в частности, повышения минимального уровня заработной платы, перехода к прогрессивной шкале налогообложения доходов и пр.

Важнейшим слагаемым этой системы должно стать создание целостной системы механизмов развития, в частности, в сфере планирования и промышленной политики²⁸. Нетрудно догадаться, что авторы настоящей статьи считают второй путь более обоснованным и адекватным для реализации в России.