Влияние постсоветских интеграционных процессов на социальное развитие стран-участниц многопланово. Оно идет как опосредованно (вследствие изменений в общей социально-экономической ситуации), так и напрямую (в ходе формирования единого социального пространства). Последнее включает в себя создание общего рынка труда, сотрудничество по вопросам обеспечения его эффективного функционирования, совместное развитие кадрового потенциала, а также предоставление единых социальных гарантий всем гражданам стран-участниц ЕАЭС.

В то же время нельзя сбрасывать со счетов и обратный эффект, а именно вклад самой социальной составляющей в направление и скорость развития интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Так, например, отношение государственных структур и населения к евразийской интеграции было изначально далеко не однозначным даже в странах-инициаторах. Среди основных причин – неуверенность в получении обещаемых интеграционных эффектов в условиях нестабильной мировой экономической и политической конъюнктуры, а также опасения чрезмерного российского доминирования [7. C. 226].

«Социальные скрепы», долгое время остававшиеся на периферии исследований интеграционных процессов, бесспорно, обладают мощным объединяющим импульсом. Однако он может эффективно сработать только при наличии соответствующих экономических и политических условий. Иными словами, успех интеграции зависит от синергетического эффекта как экономических, так и социальных, и политических факторов. Как справедливо отмечают эксперты, «если сегодня полностью лишить СНГ экономического аспекта, то останется лишь социально-культурное взаимодействие, чего с учетом современного кризиса национальной идентичности во многих странах Содружества, а также отсутствия единого вектора идеологического развития может быть недостаточно для сохранения целостности организации» [2. C. 91].

Центробежные тенденции на постсоветском пространстве, по мнению ряда исследователей, имеют «сложную природу и обусловлены широким комплексом причин, общим знаменателем которых выступает недовольство массовых слоев населения постсоветскими реалиями с их отсутствием перспектив и подчас вопиющей социальной несправедливостью» [15. C. 76]. Напряженность социального фона постсоветской интеграции изначально была очень высокой и постоянно подпитывалась, с одной стороны, потоками беженцев, с другой – потоками мигрантов. По некоторым оценкам, в конфликтах на пространстве бывшего СССР было убито около 130 тыс. человек, и многие оказались беженцами [1. C. 89]. На фоне значительного увеличения миграционных потоков, прежде всего, в связи с событиями на Украине, ростом трудовой миграции из стран СНГ, в российском обществе крайне высок уровень неприятия мигрантов как в культурном, так и в экономическом плане. По данным опросов Левада-Центра, в 2016 г. 80% опрошенных россиян считали, что необходимо принудительно ограничить приток приезжих [8. C. 160-161].

Данные табл. 1 наглядно показывают, что 2010 год стал своеобразным водоразделом между "идеологической" (СНГ) и "прагматической" (Таможенный союз и ЕАЭС) интеграцией на постсоветском пространстве, а вместе с тем и переломным для перехода к положительной динамике основных показателей социального развития. Наиболее явно этот тренд прослеживается внутри интеграционного объединения ЕАЭС, а в постсоветских государствах за его пределами динамика более вялая.

Тем не менее, сотрудничество стран ЕАЭС позволило начать движение в сторону сближения уровней социально-экономического развития (табл. 1). ВВП на душу населения по паритету покупательной способности вырос в Армении и Киргизии (наиболее бедных странах региона) почти в два раза за 2010-2019 гг., что позволило снизить разрыв между минимальным и максимальным значением этого показателя в 2010 г. по сравнению с 2019 г. с 7 до 5 раз. Подтянулись к уровню РФ и РК Грузия и Молдова. Наиболее бедным странам (Таджикистану и Узбекистану) удалось повысить ВВП на душу населения по ППС за 2010-2019 гг. только в 1,4-1,6 раза. Азербайджан, совершивший мощный рывок в 2000-2010 гг. (ВВП на душу населения вырос более чем в 4 раза), в последнее десятилетие «топтался» на месте.

После 2010 г. в странах-участницах ЕАЭС наметился незначительный, но более-менее устойчивый тренд к снижению степени неравенства доходов населения (табл. 1). В 2019 г. индекс Джини был существенно ниже своих пиковых значений в 2005 г. При этом максимальное снижение неравенства доходов (на 12 процентных пунктов) произошло в Казахстане. Отсутствие за аналогичный период полных статистических данных по индексу Джини в странах, не входящих в ЕЭАС, не позволяет провести достоверный сравнительный анализ. Однако степень неравенства доходов остается высокой и заметного тренда к снижению не наблюдается. Например, в Таджикистане и Украине индекс Джини с 2010 по 2019 г. вырос на 2-3 процентных пункта соответственно (табл. 1). Это подтверждает тезис, что даже «при росте экономики страны, увеличение благосостояния отдельных социальных слоев не происходит равномерно и соразмерно страновому росту» [12. C. 13].

На постсоветском пространстве сохраняется высокий уровень бедности. В 2019 г. в ЕАЭС минимальная доля населения, живущего за национальной чертой бедности, была в Казахстане (4%), максимальная – в Армении (26%); среди других постсоветских стран «лидировала» Украина (41%), минимальное значение – в Азербайджане (4,8%). Однако в ряде случаев – это чисто «статистическая иллюзия», связанная с регулярным пересмотром национальных черт бедности, что не позволяет проводить, опираясь только на эти данные, ни внутри-, ни межстрановой сравнительный анализ. Если же анализировать ситуацию, исходя из общепринятой международной границы бедности, то картина будет принципиально иная. В 2019 гг. в ряде постсоветских государств от 40% населения и более имели доход менее 5,5 долл. США в день (в Киргизии – 53%, Таджикистане – 51% (2015 г.), Армении – 44%, Грузии – 42%) [14. С. 14, 30; 32].

Основным фактором, «выталкивающим» работников за пределы родной страны, является низкий уровень заработной платы и пенсий. В таких странах, как Армения, Молдавия, Таджикистан, Украина, пенсионные выплаты составляют менее трети (от 24 до 28%) от уровня и без того крайне низкой заработной платы. В Киргизии, Таджикистане и Узбекистане среднемесячная номинальная заработная плата в 2018-2020 гг. была ниже 250 долл. (табл. 2).

Уровень общей безработицы (включая ищущих работу самостоятельно, без обращения в службу занятости) практически во всех постсоветских государствах балансирует на тонкой грани – то приближаясь, то отдаляясь от предельно-критического, по рекомендациям МОТ, значения в 10% и выше (табл. 3). Наиболее острая ситуация – в Армении (с 2010 г. уровень безработицы ни разу не опустился ниже 18%) и Грузии (12,1% в 2020 г.). В 2020 г. максимально близко подошли к критическим значениям Киргизия (7,9%), Таджикистан (7,5%), Украина (9,5%). Весьма тревожно с точки зрения появления так называемого «потерянного поколения», что на всем постсоветском пространстве на протяжении двух последних десятилетий сохраняется стабильно высокий уровень молодежной безработицы. Максимальное с 2005 г. значение этого показателя было достигнуто в 2019 г. в Армении (более 33%) и Грузии (почти 30%), минимальное (около 4%) – в Казахстане. В Белоруссии, Киргизии и России в 2019 г. уровень молодежной безработицы составил от 13 до почти 16%. Плюс к этому ни одной стране вплоть до настоящего времени так и не удалось снизить долю молодежи (в возрасте от 15 до 24 лет), которая не учится и не работает. Этот показатель варьирует от 10-12% в Казахстане и России до 26-28% в Грузии, Армении и Молдавии.

Таблица 1

Динамика основных показателей социального развития

¹ 1996; ² 1999; ³ 2001; ⁴ 2003; ⁵ 2004; ⁶ 2005; ⁷ 2006; ⁸2007; ⁹ 2008; ¹⁰ 2009; ¹¹ 2015; ¹² 2018

* менее 5,5 долл. США в день, по ППС – 2011.

Источники: [9, С. 12, 14]; [14, С. 14, 30]; [31]; [32]; [35].

Таблица 2

Уровни заработной платы и пенсий, численность работающих иностранных граждан

* Показатель рассчитан по курсам валют национальных (центральных) банков государств – членов ЕАЭС за год: по Беларуси – по средневзвешенному курсу белорусского рубля к доллару США, по Армении, Казахстану, Кыргызстану и России – по средним курсам национальных валют к доллару США.

** за 2020 г. – предварительные данные; ** за 2020 г. – предварительные данные; *** с 2013 года в оплату труда и приравненные к ней другие выплаты включены выплаты работодателя на обязательное социальное страхование, а также учтена заработная плата военнослужащих. За 2012 год в примечании к ячейке для сопоставлений приведено значение показателя, рассчитанное по новой методологии. С 2018 года источником информации для расчета показателя является база данных подоходного налога и персонифицированного учета социальных выплат Комитета Государственных доходов Республики Армения. За 2017 год в примечании к ячейке для сопоставлений приведено значение показателя, рассчитанное по новой методологии.

Источники: [6]; [11, С. 62-63, 208, 220, 221]; [10, C. 34]; Среднемесячная номинальная заработная плата (по среднегодовым курсам национальных валют к российскому рублю, доллару США и евро) / Межгосударственный статистический комитет СНГ. >>>> ; Средний размер пенсии / Межгосударственный статистический комитет СНГ. >>>>

Другим странам, не входящим в ЕАЭС, напротив, удалось существенно снизить к 2019 г. пиковые значения молодежной безработицы по сравнению с 2005-2010 гг. (в Молдавии, Таджикистане и Туркмении почти в два раза!). Скорее всего, это связано с тем, что избыток молодежной рабочей силы в Молдавии, Таджикистане, Узбекистане и Украине был «поглощен» странами ЕАЭС – основными реципиентами трудовых мигрантов в тот период на постсоветском пространстве. Позитивно и то, что за последнее десятилетие в регионе несколько снизился (на 2-3 процентных пункта) уровень безработицы среди окончивших высшие учебные заведения [33].

Таблица 3

Уровень безработицы в постсоветских государствах

*По методологии МОТ (включая численность ищущих работу самостоятельно – без обращения в службу занятости).

** Безработные в возрасте от 15 до 24 лет, в % к численности рабочей силы соответствующего возраста (по методологии МОТ).

¹2009; ² 2016; ³ 2017; ⁴ 2018.

Источники: [13, С. 33]; [33].

Одним из основных официальных показателей международной трудовой миграции является численность иностранных граждан, получивших право на занятие трудовой деятельностью.

С 2015 г. основным документом, позволяющим гражданам государств с безвизовым порядком въезда работать в России, является патент. Для граждан стран с визовым порядком въезда в Россию выдаются разрешения на работу. Кроме того, получение разрешения на работу сохранилось для таких граждан, прибывших в безвизовом порядке въезда или граждан стран ЕАЭС, как: квалифицированные специалисты; высококвалифицированные специалисты; иностранные граждане, обучающиеся в России по очной форме; иностранные граждане, прибывшие для работы в организациях, зарегистрированных в государствах-членах ВТО. При этом статистика разрешительных документов не учитывает граждан ряда стран, которым предоставлено право свободного доступа на российский рынок труда. К ним относятся граждане Белоруссии (как союзного государства Россия-Беларусь, с 1996 г.), Казахстана (как члена Таможенного союза с 2012 г.) и стран-членов ЕАЭС, в который помимо Белоруссии и Казахстана вошли Армения (с января 2015 г.) и Киргизия (с августа 2015 г.).

Наибольшей степенью связанности с постсоветским пространством по линии привлечения иностранной рабочей силы обладают Россия и Белоруссия. Казахстан, напротив, является полем притяжения рабочей силы из других стран – преимущественно Китая, Индии и Турции, Молдавия – из Румынии и Турции, а Таджикистан – из Китая [10. C. 21-34].

Страны ЕАЭС занимают более выигрышные позиции в рейтинге постсоветских стран по показателю индекса человеческого развития (ИЧР)¹. В 2019 г. максимально близко к переходу в первый квартиль по ИЧР среди стран-участниц ЕАЭС находились Казахстан (51-е место), Россия (52-е место) и Белоруссия (53-е место). Лучшие среди стран, не входящих в ЕАЭС, смогли попасть только во второй квартиль: Грузия (61-е место), Украина (74-е место), Азербайджан (88-е место) и Молдавия (90-е место) (табл. 4).

Вместе с тем эти две группы стран мало отличаются друг от друга по основным трендам среднегодового прироста ИЧР. В 2000 г. произошел переход от негативной динамики предыдущего десятилетия (1990-2000-е гг.) к устойчивому позитивному развитию вплоть до 2010 г. Затем темпы человеческого развития в постсоветских странах стали явно затухать. При этом наиболее глубокая стагнация произошла в тех странах (Белоруссия, Азербайджан, Таджикистан), где в 2000-2010 гг. отмечался наибольший прирост ИЧР. В 2010-2019 гг. среди «лидеров» в ЕАЭС были Россия (0,60%) и Казахстан (0,86%), среди «аутсайдеров» – Армения (0,42%) и Белоруссия (0,39%). Среди других стран наиболее успешными в этом десятилетии оказались Грузия (0,87%) и, как это ни странно, Узбекистан (0,82%), а наименее – Азербайджан (0,45%) и Украина (0,35%) [5. C. 347-348]. В табл. 4 приведены также и собственные расчеты автора среднегодовых приростов ИЧР с разбивкой истекшего десятилетия на две пятилетки – до и после образования ЕАЭС в 2015 г. Возможный положительный эффект, как видно, пока не проявился, и даже более того – продолжился нисходящий тренд. Причины здесь могут быть как в естественном и закономерном исчерпании социальных ресурсов роста на предыдущем этапе развития, так и в наложении ряда эффектов, связанных с негативным воздействием мирового экономического кризиса 2008-2010 гг., осложнением внутриполитической обстановки в ряде стран постсоветского пространства, а также издержками его интеграционного переформатирования.

Таблица 4

Рейтинг постсоветских стран по показателям индексов, характеризующих человеческое развитие

^* до 2013 года - «Индекс развития человеческого потенциала» (ИРЧП).

^** Белоруссия не участвует в Рейтинге глобальной конкурентоспособности ( >>>> ).

^*** Рассчитано автором.

Источники: [5, 347-348, 351-353]; [4, C. 287.]; [21, P. 149, 150]; [3, С. 230-231]; [30, P. 380-381], [28, P. 14], [29]; [23, P. 5, 6]; [22, P. 7]; [19, P. 4]; [18]; [17]; [20, P. 92]; [27]; [26]; [25, P. 82]; [24, P. 556-557].

Другие индексы (социального прогресса, инноваций, благоприятности условий ведения бизнеса, глобальной конкурентоспособности), значения которых приведены в таблице 4, безусловно, расширяют и дополняют представления о социальной ситуации в постсоветских государствах, об уровне и качестве человеческого развития, однако, не позволяют сделать однозначный вывод об успехе или, напротив, неудаче интеграционного процесса, тем более что он еще далек от завершения.

В 2020 г. тяжелый удар по человеческому развитию постсоветских государств нанесла пандемия коронавируса COVID-19. Серьезную проверку на прочность испытывает на себе сейчас весь социальный каркас ЕАЭС – национальные системы здравоохранения, труда и социального развития. Время покажет, привнесли ли интеграционные процессы на постсоветском пространстве дополнительную устойчивость социальному развитию стран-участниц и в состоянии ли они сгладить «острые углы» турбулентной реальности.