Оценка реального уровня убийств и самоубийств в регионах России
Оценка реального уровня убийств и самоубийств в регионах России
Аннотация
Код статьи
S013216250003753-1-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Юмагузин Валерий Валерьевич 
Аффилиация: Институт демографии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»
Адрес: Российская Федерация, Москва
Винник Мария Викторовна
Аффилиация: Институт демографии Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Страницы
116-126
Аннотация

Уровни смертности от убийств и самоубийств – индикатор благополучия общества и ценности человеческой жизни. После 2000-х гг. в России они демонстрируют уверенное снижение. Однако другой блок причин смерти, повреждения с неопределенными намерениями, являющийся резервуаром латентных убийств и самоубийств, стремительно растет и с 2014 г. превышает совокупный уровень смертности от убийств и самоубийств. В результате фактические данные об убийствах и самоубийствах оказываются недооцененными. Ситуация усугубляется, поскольку региональные практики кодирования причин смерти могут в значительной степени деформировать структуру смертности, отчего недостаточно простого пропорционального перераспределения повреждений с неопределенными намерениями внутри класса «Внешние причины заболеваемости и смертности» МКБ-10. Цель данной работы – оценить реальный уровень смертности от убийств и самоубийств с использованием модельного региона, в котором доля повреждений с неопределенными намерениями минимальна. Предложен алгоритм, позволяющий существенно уточнить решение задачи. Для отдельных регионов в зависимости от принятой гипотезы перераспределения повреждений с неопределенными намерениями продемонстрирован значимый недоучет конкретных причин смерти.

Ключевые слова
демография, смертность от внешних причин, убийства, самоубийства, повреждения с неопределенными намерениями, реконструкция данных
Источник финансирования
Исследование выполнено в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ в 2018 г.
Классификатор
Получено
15.03.2019
Дата публикации
15.03.2019
Всего подписок
89
Всего просмотров
722
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf
1

Постановка проблемы.

2 Блок причин смерти «Повреждения с неопределенными намерениями» (ПНН), наряду с убийствами, самоубийствами и несчастными случаями, является частью класса «Внешние причины заболеваемости и смертности» Международной классификации болезней 10 пересмотра. Уровень смертности от ПНН в России, начиная с 1990-х гг., существенно вырос [Gavrilova et al., 2008; Смертность от внешних причин..., 2017].
3 Если в европейских странах, США и Японии стандартизованный коэффициент смертности (СКС) от ПНН с конца 1960-х гг. в среднем составлял 5 на 100 тыс. чел. у мужчин и 1 на 100 тыс. чел. у женщин, в России сохраняется десятикратное превышение в сравнении с другими странами [Васин, 2015; Смертность от внешних причин..., 2017]. Сейчас эта причина смерти бессменно лидирует среди внешних причин у женщин с 2005 г., а мужчин с 2010 г., когда она обогнала убийства у женщин и самоубийства у мужчин (рис. 1) [Юмагузин, 2017], а с 2014 г. она превышает совокупный уровень смертности от убийств и самоубийств. Исследователи считают эту причину «резервуаром» латентных самоубийств и особенно убийств [Иванова и др., 2013; Andreev et al., 2015]. На протяжении многих лет «минимизация потерь от социально значимых причин путем перевода их в латентную форму» является типичной для России [Семенова и др., 2017]. Поэтому при высоком уровне смертности от ПНН говорить о снижении смертности от самоубийств и убийств преждевременно [Смертность от внешних причин..., 2017; Кваша и др., 2014] (рис. 1).
4

Рис. 1. Стандартизованные коэффициенты смертности от самоубийств, убийств, повреждений с неопределенными намерениями (левая ось), насильственных смертей (все три указанные причины совокупно) и внешних причин без учета насильственных смертей (правая ось) у мужчин (слева) и женщин (справа) в России, 1956–2016 гг., человек на 100 тыс. чел. Источник: данные РосБРиС.

5 В последние годы в структуре всех внешних причин (ВП) доля насильственных смертей (к которым авторы относят убийства, самоубийства и ПНН) достигла 40–45%; оставшаяся часть приходится на несчастные случаи. Это вынуждает предполагать, что внешние причины смерти (ВПС) не всегда случайны, но все чаще обладают внутренними и внешними мотивами. Более того, различия в кодировании ВПС в российских субъектах сделали региональный анализ смертности по отдельным видам внешних причин малопригодным, поскольку в регионах с высокой долей ПНН смертность от других ВПС будет занижена [Антонова, 2007; Данилова, 2014]. К примеру, в среднем в 2014–2016 гг. в 43 регионах СКС от ПНН у мужчин был выше среднероссийского уровня, у женщин – в 41 регионе, при этом в 11 и 9 регионах у мужчин и женщин соответственно он превышал российский уровень в два раза, а в ряде регионов коды ПНН были проставлены в более чем половине всех случаев смертей от внешних причин (табл. 1). Среднее значение СКС от ПНН среди регионов для мужчин и женщин составили 47 и 11 чел. на 100 тыс. населения, а медианное значение – 47 и 10 соответственно. Стандартное отклонение СКС от ПНН среди регионов – 35 и 9 чел. на 100 тыс. населения у мужчин и женщин соответственно.
6

Таблица 1. Дифференциация смертности от ПНН в регионах, среднее за 2014–2016 гг.

7

Примечание. Расчеты авторов.

8 Высокая доля смертей от ПНН вносит существенную неопределенность в реальную картину смертности. Наряду с другими причинами смерти (например, XVIII класса «Симптомы, признаки...» МКБ-10) этот блок причин представляет так называемые «мусорные коды», потому что они малоинформативны для демографического анализа. Для повышения продолжительности жизни, сбережения здоровья и сокращения людских потерь от преждевременной и предотвратимой смертности важно опираться на достоверную статистику смертности. Поэтому актуальна задача по оценке реального уровня смертности от убийств и самоубийств [Иванова и др., 2013; Андреев, 2016; Семенова и др., 2017; Andreev et al., 2015; Yumaguzin, Vinnik, 2017]. В статье обсуждаются три варианта решения этой задачи на региональном уровне.
9

Данные и методы.

10 Работа использует данные РосБРиС1, на основе которой рассчитаны СКС по европейскому стандарту населения. Из расчета исключены республики Северного Кавказа ввиду ненадежной статистики. Для устранения колебаний СКС в малонаселенных регионах были рассчитаны среднеарифметические СКС за 2014–2016 гг. Далее регионы проранжированы по уровню СКС от ПНН по возрастанию и отобраны лучшие из них (т.е. с минимальными значениями этого показателя) с учетом среднего уровня ПНН в России. Для мужчин такая граница была определена авторами на уровне 40 смертей на 100 тыс. человек (в РФ в среднем 47), для женщин – 10 смертей на 100 тыс. человек (в РФ в среднем 11). На основе отобранных регионов – 34 региона у мужчин и 36 регионов у женщин – был сконструирован единый регион для каждого пола, рассчитаны среднеарифметические СКС от ПНН, убийств, самоубийств и несчастных случаев; этот регион назван «лучшим». Далее была использована структура (в %) ВП в лучшем регионе с учетом и без учета ПНН.
1. Российская база данных по рождаемости и смертности. Центр демографических исследований Российской экономической школы, Москва, Россия: URL: demogr.nes.ru/index.php/ru/demogr_indicat/ data (дата обращения: 15.05.2018).
11

Гипотезы перераспределения СКС от внешних причин в регионах

12 Гипотеза 1. Использована средняя структура ВП в лучшем регионе с учетом ПНН. Подход заключается в распределении всех внешних причин в регионе по структуре ВП лучшего региона:
13

14 где: i – причина смерти; w – доля этой причины в лучшем регионе.
15 Данная гипотеза наиболее проста в расчетах и дает картину смертности в первом приближении. Недостаток ее: оценочные значения убийств и самоубийств могут оказаться меньше фактических; в действительности же эти причины смерти и так недооценены. Также в этой гипотезе уровень ПНН выше нуля, т.е. не все ПНН будут перераспределены. Вместе с тем данная гипотеза дает более корректные доли убийств, самоубийств и несчастных случаев за счет более низкой доли ПНН, чем если бы мы использовали сильно деформированную структуру смертности конкретного региона (см. пример Астраханской области в Обсуждении) или даже российскую структуру смертности в целом (см. первые две строки у мужчин и женщин в табл. 2).
16

Таблица 2. Структура класса «Внешние причины заболеваемости и смертности» в лучшем регионе и в России, среднее за 2014–2016 гг., %

17

Примечание. М – мужчины, Ж – женщины. Расчеты авторов.

18 Гипотеза 2. Используем среднюю структуру ВП в лучшем регионе с учетом ПНН. При этом новый уровень ПНН = ВП – новые уровни убийств, самоубийств и несчастных случаев.
19

20 Эта гипотеза устраняет недостаток предыдущей: новый уровень убийств, самоубийств и несчастных случаев не может оказаться ниже фактических значений, так как новые оценки получаются с помощью добавления распределенной части ПНН к существующим уровням смертности по отдельным причинам. Однако и в этом случае оставшаяся нераспределенной часть ПНН все еще остается выше нуля.
21 Гипотеза 3. Используем среднюю структуру ВП в лучшем регионе без учета ПНН. Кроме того, в отличие от гипотезы 2, в этом подходе изначально определяем СКС от ПНН равным нулю, что позволяет перераспределить все смерти от ПНН. По сравнению с предыдущими гипотезами, мы получим наиболее высокие оценки уровней убийств, самоубийств и несчастных случаев, которые, вероятно, ближе всего к реальной картине травматической смертности.
22

23 Наблюдаемый уровень от ПНН мы распределяем по оставшимся причинам смерти:
24

25

Результаты.

26 Доля ПНН в лучшем регионе ниже общероссийского уровня почти в 2 раза, а доля других причин, наоборот, выше, при этом в относительном выражении выше доля самоубийств (табл. 2). Если рассматривать структуру смертности без учета ПНН, то в лучшем регионе и в России она становится более похожей.
27 Фактическая структура СКС от внешних причин смерти и ее оценки для России представлены на рис. 2 и в табл. 3, где видно, что СКС от ПНН в каждой оценке ниже фактической, а СКС других причин выше (рис. 2).
28 Согласно гипотезе 3 у обоих полов рост уровня смертности от убийств, самоубийств и несчастных случаев наибольший и составил 1,3–1,4 раза. Несколько меньший рост наблюдаем при второй гипотезе. При первой гипотезе рост смертности от убийств составил 1,2 раза, самоубийств – 1,3 раза, несчастных случаев – 1,1 раза (табл. 4).
29

Республика Тыва имеет самые высокие показатели смертности от ВП и от ПНН в частности. Каково положение с насильственными смертями в этом неблагополучном регионе? Согласно первой гипотезе основной рост пришелся на самоубийства — их уровень вырос в 5 раз: с 20 до 99 мужчин и с 5 до 26 женщин на 100 тыс. населения. По другим оценкам рост по отдельным причинам оказался более сбалансированным (рис. 3). Но все равно СКС от самоубийств вырос примерно в 3 раза у мужчин и 2,5 раза у женщин, а СКС от убийств и остальных несчастных случаев – в 1,2–1,5 раза у мужчин и 1,3–1,4 раза у женщин. Таким образом, в Тыве, вероятно, больше всего недооценена именно смертность от самоубийств (рис. 3).

30

Рис. 2. Структура СКС от внешних причин смерти у мужчин (слева) и женщин (справа) в России, среднее за 2014–2016 гг., на 100 тыс. чел. (расчеты авторов)

31

Таблица 3. Смертность от внешних причин в зависимости от принятой гипотезы, среднее за 20142016 гг. (на 100 тыс. населения)

32

Примечание. М – мужчины, Ж – женщины. Расчеты авторов.

33

Таблица 4. Превышение уровня смертности от внешних причин в зависимости от принятой гипотезы (разы)

34

Примечание. М – мужчины, Ж – женщины. Расчеты авторов.

35 Такой регион, как Астраханская область, выделяется тем, что несмотря на снижающийся уровень смертности от ВП, в ее структуре произошли кардинальные изменения, особенно с 2012–2013 г., когда более половины смертей стали кодировать в качестве ПНН (рис. 4). В 2016 г. соотношение смертности от ПНН к общему уровню смертности от убийств и самоубийств у мужчин в Астраханской области превысило 34 раза, а у женщин – 40 раз (более того, у женщин СКС от самоубийств в этот год достиг нулевого значения). Оценка на основе первой гипотезы показывает рост самоубийств в 25 раз у мужчин и 39 раз у женщин, а убийств – в 3,8 раза и 4,3 раза у мужчин и женщин соответственно. Модели, построенные с помощью второй и третьей гипотезы, также свидетельствуют о значительной недооценке этих причин (рис. 5).
36 В целом согласно третьей гипотезе в 29 субъектах РФ рост уровня самоубийств у мужчин был выше роста убийств, у женщин – в 28 регионах. В других регионах, число которых у каждого пола вдвое ниже, обратная картина. Например, рост уровня убийств у мужчин выше, чем рост самоубийств, в таких регионах, как Орловская область (1,9 раза против 1,4 раза соответственно), Республика Башкортостан (1,5 раза против 1,3 раза), Костромская область (1,5 раза против 1,3 раза). У женщин подобная ситуация в Томской области (1,8 против 1,6 раза), Вологодской области (1,5 против 1,4 раза) и Чукотском автономном округе (1,3 против 1,1 раза). Выполненные оценки уровней убийств, самоубийств и несчастных случаев для всех регионов России могут быть запрошены у авторов.
37

Рис. 3. Структура СКС от внешних причин смерти у мужчин (слева) и женщин (справа) в Тыве, среднее за 2014–2016 гг., на 100 тыс. чел. (расчеты авторов)

38

Рис. 4. Структура СКС от внешних причин смерти у мужчин (слева) и женщин (справа) в Астраханской области, 2006–2016 гг., на 100 тыс. чел. (расчеты авторов)

39

Рис. 5. Структура СКС от внешних причин смерти у мужчин (слева) и женщин (справа) в Астраханской области, среднее за 2014–2016 гг., на 100 тыс. чел. (расчеты авторов)

40

Обсуждение.

41 Стремительный рост смертности от ПНН с одновременным снижением смертности от убийств и самоубийств должен был вызвать массу вопросов в обществе и озабоченность в МВД, Минздраве, Росстате и других ведомствах. Однако внимание к этой проблеме явно недостаточно. Желание сократить уровень смертности от насильственных причин проявляется больше на бумаге, чем в реальных действиях [Васин, 2015; Смертность от внешних причин..., 2017; Юмагузин, Винник, 2017]. Манипуляции со статистикой позволят Правительству Астраханской области отчитаться об успехах, но не сделают ее безопасной для проживания. Поскольку повреждения с неопределенными намерениями не представляют собой конкретной причины смерти, то нельзя создать программу борьбы с ПНН, можно только улучшать качество судмедэкспертизы, чтобы вместо ПНН указывались конкретные коды убийств, самоубийств или несчастных случаев. Анализ деперсонифицированной базы Росстата и разбор конкретных случаев кодирования позволят выявить главных «нарушителей». Сейчас же, когда «преступление совершено», исследователям остается реконструировать реальную картину произошедшего.
42 В проектах ВОЗ «Глобальное бремя травматизма» и «Глобальные оценки здоровья» смерти от ПНН распределяются пропорционально среди остальных внешних причин [Васин, 2015]. Однако пропорциональное распределение ПНН в странах и регионах с высокой смертностью от ПНН не принесет ожидаемых результатов из-за деформированной структуры смертности: при высокой доле ПНН наблюдаются низкие доли отдельных видов внешних причин (например, самоубийств), а значит даже после перераспределения ПНН уровень исследуемой причины (в данном случае самоубийств) будет сильно заниженным. Например, в Астраханской области уровень СКС от самоубийств у мужчин составил всего 1 на 100 тыс. чел., в долях это 2% от общей совокупности самоубийств, убийств и несчастных случаев. При обычном пропорциональном распределении ПНН, уровень смертности от которых там очень высок и составляет 110 на 100 тыс. чел., мы получим только четырехкратное увеличение уровня самоубийств. Доля несчастных случаев в этой области равна 93%, поэтому пропорциональное распределение в наибольшей степени отразится на этих видах внешних причин: рост составит 2,6 раза с 64 до 165 чел. на 100 тыс. населения.
43 В нашей работе также применяется пропорциональное распределение, однако вместо структуры смертности самого региона используется структура смертности искусственно сконструированного региона. В этом случае уровень смертности от самоубийств у мужчин в Астраханской области вырос до 24–36 чел. на 100 тыс., или в 16–25 раз (в зависимости от гипотезы); это привело также к более адекватной структуре смертности внутри всего класса внешних причин в этом регионе. Возможно, применение модельного региона приводит к потере определенных особенностей регионов по уровню смертности от отдельных причин (где-то больше убийств, где-то самоубийств), поскольку различия становятся менее выраженными. Однако в случае высоких уровней смертности от ПНН данный подход к реконструкции уровня смертности более предпочтителен.
44

Сравнение полученных оценок и оценок других исследователей.

45 В исследовании [Andreev et al., 2015] авторы рассчитали вероятности отнесения смертей с неопределенными намерениями к конкретному виду причин. Полученные оценки уровня убийств для 2011 г. оказались выше фактических данных в 1,8 и 1,7 раза у мужчин и женщин, а самоубийств – в 1,2 раза и 1,3 раза соответственно. Похожие оценки получены в исследовании [Иванова и др., 2013] для возрастной группы 20–59 лет и 2010 г., когда авторы учли механизм реализации инцидента: у мужчин смертность от убийств возросла в 1,9 раза, а у женщин в 1,7; от самоубийств – у мужчин в 1,3 раза и 1,5 раза у женщин. Наши оценки оказались заниженными в части убийств (табл. 4). Это, вероятно, связано с тем, что в блок ПНН попадают в большей степени именно убийства, а не самоубийства или несчастные случаи.
46 Аналогичную ситуацию наблюдаем на региональном уровне. В следующих двух работах также учитывался способ реализации инцидента. В статье [Yumaguzin, Vinnik, 2017] оценивается смертность в Башкортостане в 2011–2012 гг. В указанной работе согласно модели 3 смертность от самоубийств выросла в 1,3–1,4 раза, смертность от убийств возросла в 2,5 раза у мужчин и 1,9 раза у женщин, а остальных внешних причин – в 1,1 раза. По нашим расчетам, учитывая гипотезу 3, в Башкортостане смертность от самоубийств выросла на те же 1,3 раза у обоих полов, однако уровень убийств вырос только в 1,5 и 1,4 раза соответственно, а остальных внешних причин – в 1,5 раза. В работе [Семенова и др., 2017] выполнена реконструкция смертности от внешних причин в Сахалинской области. Оценки этих авторов свидетельствуют о троекратном превышении официальных показателей самоубийств. Наши оценки роста смертности от этой причины схожи: 3,1 раза у мужчин и 2,5 раза у женщин. Однако уровень убийств по нашим оценкам занижен – рост всего в 1,7 раза против 2,5-2,9 раза в указанной работе.
47

Ограничения.

48 Предложенный нами метод переоценивает рост ненасильственной компоненты за счет ее более высокой доли в структуре смертности от внешних причин. Т.е. официальное кодирование смертей в России может скрывать в большей степени убийства или самоубийства (или и тех, и других в равной степени) и в меньшей степени смертность от несчастных случаев, что приводит к последующим заниженным оценкам именно насильственных смертей.
49 Приведены минимально возможные оценки реального уровня насильственных смертей еще и по той причине, что перераспределение отдельных видов внешних причин произведено внутри класса «Внешние причины заболеваемости и смертности». Однако часть ВП могут быть закодированы и в других классах, в частности в XVIII классе «Симптомы, признаки и отклонения от нормы, выявленные при клинических и лабораторных исследованиях, не классифицированных в других рубриках» [Андреев, 2016; Семенова и др., 2017; Yumaguzin, Vinnik, 2017].
50

Заключение.

51 В статье приведены три варианта оценки смертности от внешних причин на основе перераспределения стандартизованного коэффициента смертности от повреждений с неопределенными намерениями. Уровень самоубийств вырос на 30% независимо от гипотезы. Уровень убийств и несчастных случаев вырос более всего при третьей гипотезе, когда были перераспределены все случаи повреждений с неопределенными намерениями – рост составил 30% против 15–20% при первой гипотезе. Практика использования кодов повреждений с неопределенными намерениями имеет региональные различия. В одних регионах ими пользуются преимущественно для сокрытия смертности от самоубийств (например, Астраханская, Самарская, Сахалинская и Самарская области, а также Тыва), а в других регионах – убийств (Орловская и Вологодская области, Башкортостан).
52 Использование модельного региона дает более адекватные оценки, чем при простом пропорциональном распределении неизвестных причин при деформированной структуре смертности. Однако наш метод имеет ограничения и должен рассматриваться как способ быстрой и упрощенной оценки уровня насильственной смертности. Для более объективной оценки необходимо использовать сложные вероятностные методы [Andreev et al. 2015], учитывать способ реализации инцидента [Иванова и др., 2013; Yumaguzin, Vinnik, 2017; Семенова и др., 2017] или искать принципиально новые варианты. Полагаем, что наша работа сможет внести свой вклад в этот поиск.
53 Уровни убийств и самоубийств рассматриваются как базовые показатели при составлении рейтингов безопасности регионов2 и являются ориентирами при формировании приоритетов социально-демографической политики. Злоупотребление кодами ПНН приводит к значительной деформации структуры насильственной смертности и невозможности объективно оценить ее состояние. Уровень смертности от ПНН и других неинформативных причин смерти необходимо рассматривать как критерий качества работы судебно-медицинской экспертизы, правоохранительных органов и медицинских организаций.
2. Юрьев П. Убийственный рейтинг // Общая газета. 17.05.2018: URL: >>>>
54 Сейчас ввиду высокой доли ПНН исследователи вынуждены корректировать фактические данные о смертности перед тем, как анализировать собственно смертность от отдельных видов внешних причин. Другой способ обойти эту ситуацию – это совместное использование всех трех причин (убийства, самоубийства, ПНН) в качестве общего показателя уровня насильственной смертности [Юмагузин, 2017], однако данный подход дискредитирует саму идею классификации болезней и причин смерти.

Библиография

1. Андреев Е. Плохо определенные и точно не установленные причины смерти в России // Демографическое обозрение. 2016. Т. 3. № 2. С. 103–142.

2. Антонова О.И. Региональные особенности смертности населения России от внешних причин. Дис... канд. экон. наук. М.: 2007.

3. Васин С. Смертность от повреждений с неопределенными намерениями в России и в других странах // Демографическое обозрение. 2015. № 2(1). С. 89–124.

4. Данилова И.А. Смертность пожилых от внешних причин в России // Демографическое обозрение. 2014. № 2. С. 57–84.

5. Иванова А.Е., Сабгайда Т.П., Семенова В.Г., Запорожченко В.Г., Землянова Е.В., Никитина С.Ю. Факторы искажения структуры причин смерти трудоспособного населения России // Социальные аспекты здоровья населения. 2013. № 4(32). URL: http://vestnik.mednet.ru/content/view/491/30 (дата обращения: 15.05.2018).

6. Кваша Е.А., Харькова Т.Л., Юмагузин В.В. Смертность от внешних причин в России за полвека // Демографическое обозрение. 2014. Т. 1. № 4. С. 68–95.

7. Семенова В.Г., Никитина С.Ю., Гаврилова Н.С., Запорожченко В.Г. Проблемы учета смертности от внешних причин // Здравоохранение Российской Федерации. 2017. Т. 61. № 4. С. 202–212.

8. Смертность от внешних причин в России с середины XX века / Под общ. ред. А.Г. Вишневского. М.: НИУ ВШЭ, 2017.

9. Юмагузин В.В., Винник М.В. Проблемы статистического учета смертности от внешних причин в России // Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2017. № 5. С. 265–269.

10. Юмагузин В.В. Смертность от повреждений с неопределенными намерениями как показатель качества статистики смертности от внешних причин // Аист на крыше. Демографический журнал. 2017. № 5. С. 40–47.

11. Andreev E.M., Shkolnikov V., Pridemore W.A., Nikitina S.Y. A Method for Reclassifying Cause of Death in Cases Categorized as «Event of Undetermined Intent» // Population Health Metrics. 2015. Vol. 13. No. 23. P. 1–25.

12. Gavrilova N.S., Semyonova V.G., Dubrovina E. et al. Russian Mortality Crisis and the Quality of Vital Statistics // Popul Res Policy Rev. 2008. No. 27. P. 551.

13. Yumaguzin V.V., Vinnik M.V. Assessing Data on Mortality from External Causes: Case Study of the Republic of Bashkortostan // Studies on Russian Economic Development. 2017. Vol. 28. No. 1. P. 97–109.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести